Валериан П. - Такая вот жизнь, братец – 5. Записки шестидесятника

…Между тем, новые политические веяния захлестнули страну. Новый наш лидер, генсек С. М. Горбачёв , наводил мосты с Западом в то время, как страна катилась в экономическую трясину. Результатом горбачёвской «перестройки-демократизации-гласности», в идеологической концепции страны наметились ощутимые сдвиги. Была снята цензура, и на полках библиотек и книжных магазинов появились запрещённые и хранившиеся доселе в спецхранах издания. Началась повальная реабилитация политзаключённых. По стране прокатилась первая волна эмиграции. Возникло общество «Мемориал». В конце апреля 1986 года грянул Чернобыль , который стал, как бы, ещё одной чёрной меткой на лбу Горбачёва.

…Помню, тот день мы с Максимкой провели в питерском парке ЦПКО им С.М.Кирова : хотелось подышать свежим воздухом. Никто ещё не знал о катастрофе: о выбросе радионуклидов в атмосферу, о том, что облака, гонимые ветром в нашу сторону, несут с собой болезни и смерть. День был пасмурный и не располагающий к прогулкам, но делать нам было нечего, и мы отправились на Острова. Там мы погуляли по парку, потом, когда начал моросить мелкий дождик, укрылись в ближайшем развлекательном центре, где, на радость сыну, отлично покатались на электрокарах, причём Максимка то и дело норовил столкнуться с проезжающими мимо машинками и наш кар стукался о резиновый барьер, к вящему неудовольствию смотрителя аттракциона. По дороге домой мы основательно промокли (оба были без головных уборов), и я, не без оснований беспокоясь о его здоровье (и, конечно же, опасаясь обвинений в мой адрес со стороны моей бывшей супруги), поймал такси и довёз его до дома. Кстати, без обвинений не обошлось: Максим заболел на следующий день и провалялся с ангиной пару недель. Когда я на следующий день услышал новости по Би-Би-Си, я ругал себя на чём свет стоит, но было поздно. У нас же первое краткое официальное сообщение о ЧП появилось в газетах через три дня после взрыва, а об истинном масштабе аварии на АЭС Горбачёв рассказал только 14 мая. Но все уже и так всё знали. Или догадывались.

Так я и жил в этой круговерти обязанностей и дурных предчувствий: крутился, как белка в колесе. Личной жизни, как таковой, не было: не хватало ни времени, ни желания заводить новую связь. Были, конечно, на работе мелкие интрижки без продолжения, ибо какое продолжение может быть у двоеженца и алиментщика ? Да и родители, тоже, смотрели с подозрением на мои загулы. Они были недовольны тем, что я так грубо порвал с Зинаидой, на которую они так рассчитывали. … И вот, в какой-то особо тягостный момент жалости к себе, я подумал о своей давней подруге Лене М . (см. мою книгу с тем же названием «Такая, вот, Жизнь, Братец – 2»), которая уже несколько лет проживала в США. «Как она там устроилась? Да и жива ли»? У меня был её адрес, и я послал ей открытку с моим новым питерским адресом без всякой надежды на ответ. И о чудо! Вскоре на мой адрес приходит пухлый продолговатый конверт с внушительной печатью «Brooklyn NY, USA» посередине, кучей красивых марок и забавной наклейкой, изображавшей диснеевскую куколку с букетиком фиалок и надписью «Thinking of You». Помню, при этом у меня в голове мелькнула гадкая мысль: «Вот, видишь, она своего добилась. Не то, что ты».

Лена на острове Вьекос

И вот я уже читаю её послание. Пишет, что «Слава Богу, жива и вполне здорова, хотя и меня тут малость судьба тряхнула… В 1985 году, в январе, мне сделали операцию по удалению левой части груди. Не падайте в обморок, господа, меня не так легко уничтожить! Подкрался рачок, подлец, но мы его вовремя изъяли. Да и случай был весьма удачен, он пошёл „на улицу“, т. е. в сосок, а не вовнутрь. Все, начиная с моего любимого хирурга, говорят: „You are lucky“, ха! На это я всегда отвечаю, что я счастливая, но неудачлива. …Подробно писать неохота, т.к. операция была почти три года назад, а за ней и химиотерапия в течение целого года. И все уже давно кончилось и забыто».

Вот, и пойми тут, в чём её удача! Сразу почему-то в голову полезли дурацкие мысли: «А что было бы, если бы ты с ней уехал? Наверно, пришлось бы не сладко»!

Дальше – больше, и всё о себе, любимой: «Как всегда, я – худая, 47 кг., и кусок искусственной груди, что я вынуждена носить, в общем, не обременяет. Есть некоторое неудобство летом, когда здесь чистая душегубка и хотелось бы чувствовать себя несколько свободнее, но к этому я привыкла». …Да, в этом слове, «кусок» вся моя Лена: никаких тебе соплей, вздохов и самоедства. «…Итак, делаю йогу , вот уже два с половиной года, сидела несколько раз на сыроядении , что в корне изменило мой рацион, хотя я никогда не была обжорой. Но теперь даже такие вещи, как сахар, хлеб и картошка, на которых мы выросли, начисто забыты. Конечно, здесь крайне легко „держать“ (вот оно, влияние чужого языка) любые диеты, и устраивать голодные дни, т.к. круглый год есть абсолютно всё . Слушай, на эту тему тебе много говорить не надо: ведь ты был первым, кто сообщил мне о голоде и диетах . … Кроме того, делаю много всяких медитаций, ну и т.д.».

Реверанс в мою сторону был, конечно, приятен, но это, всё-таки, преувеличение. Сам я, увы, полученными знаниями не воспользовался. В то, приснопамятное, время, я тоже делал асаны для укрепления здоровья, но не мог добиться главного: воздержания и нравственного подхода к жизни. Поэтому, медитации мне мало в чём помогали: я не знал, куда девать силы, которые они мне давали!

Ну, а что у неё на личном фронте? Помню, какой шок я испытал во время нашей последней встречи. Я шёл к Лене в надежде на то, что она, как и в былые дни, утешит меня, поднимет настроение. Мне нужна была её моральная поддержка, её жизненная энергия! И что же я увидел, когда она открыла мне дверь? Передо мной стояла пожилая женщина с ввалившимися глазами, прилипшими ко лбу прядями волос и жёлтыми от никотина зубами. Мне стало страшно от мысли, что когда-то (очень давно!) я целовал эти седины. Я, ведь, собирался уйти к ней из семьи. Мне захотелось развернуться и бежать, куда глаза глядят, чтобы не видеть эту измученную невзгодами женщину. Но бежать было поздно, и коснувшись губами её впалой щеки, я прошёл в её (когда-то нашу!) «келью», чтобы вкратце описать ей печальную историю моего очередного «падения». Лена с невозмутимым видом выслушала мою исповедь и, не высказывая ни сочувствия, ни сожаления, попыталась дать мне дельный совет, но не найдя должного понимания, прекратила разговор. Похоже, что она уже давно поставила на нас двоих крест. Прощаясь, она сунула мне бумажку со стихами. «Это тебе, чтоб помнил», сказала она и, не подставив, как обычно, щеку для поцелуя, сухо простилась и выставила из квартиры, с шумом захлопнув за мной дверь. Вот эти стихи: