Наталья Колмогорова - Когда ты был Богом

– Мальчики, вам чего?

Непляй протянул монетку и важно сказал:

– Взвешайте вон те жёлтые горошки…

Продавщица взяла в руки совок и зацепила им из ящика вкусные конфетки.

Потом на одну сторону весов поставила маленькую гирьку, а на другую – чашку, в которую высыпала горошки.

Мы с Непляем смотрели, как движется стрелка на весах туда-сюда и сглатывали слюни.

Потом продавщица взяла из-под прилавка хрустящую бумагу и свернула кулёк. В него она высыпала жмень конфет и протянула Сашке:

– Держи, мальчик!

Я был намного меньше Непляя ростом, а прилавок оказался слишком высоким для меня.

Поэтому я встал на цыпочки и вытянул руку с денежкой:

– Тётя, взвешайте, пожалуйста, такие же конфетки…

Продавщица взяла десять рублей, внимательно посмотрела на свет.

Потом проворно выскочила из-за прилавка и схватила меня за правое ухо.

– Где взяв деньги, малец? Украл?

– Больна-аа! – закричал я. – У мамки взял, в шкатулочке…

– А ну, геть домой! И шоб деньги положил туда, откуда взяв! Я приду и у мамки спрошу, понял?

Я заплакал и выскочил из магазина, Сашка – за мной.

– Не реви, Пончик! – и Сашка протянул мне кулёк с конфетами…

Деньги я сразу положил обратно, в шкатулку.

– Ты в другой раз десять копеек бери – это вернее… Конфет купишь! – поучал меня Непляй.

– Ладно, – вздыхал я и прикрывал рукой ухо.

– А твои десять рублей были не настоящие! – сказал Сашка, и я с ним согласился.

Настоящие или нет – не знаю, только после этого случая деньги без спроса я не беру.

Ни у родителей, ни у знакомых, ни у чужих людей.

Пусть даже эти деньги будут лежать на самом видном месте.

В этом году Сашка Непляев идёт во второй класс, а я – в первый.

Ура! Я давно хотел в школу, и чтоб новый ранец – за спиной; и чтоб новые, пахнущие краской, учебники и тетрадки.

И чтобы за партой со мной сидела самая красивая девочка с нашей улицы – Маринка!

И чтоб она просила меня поточить карандаш или поменять чернила в чернильнице…

А я бы после школы нёс её портфель до самого дома.

Сашкина мамка с моей, наконец-то, помирились.

А дело было так…

Непляй, накануне первого сентября, говорит:

– Слушай, Пончик, давай наших мамок помирим.

– А как?

– Ты своей скажешь, что моя мамка в гости зовёт. А я своей скажу, что твоя зовёт. И чтоб в одно время, в шесть часов вечера.

– А я время не выучил пока ещё…

– Эх, ты – темнота!

Непляй уже научился по часам определять время, а я никак не мог понять, когда без пяти час, а когда – половина первого.

– Тебе, Михаля, ничего понимать не надо! Ты просто скажи ей про шесть часов и всё.

Сашкина мамка и моя встретились на улице. Поздоровались. Разговорились…

Моя мамка много интересного узнала от непляевской и наоборот.

Потом сашкина мамка всыпала Непляю ремня, а моя мамка – мне.

Но не больно, а так, чтобы знали.

Зато они помирились!

– Посмотри на Мишу, какой хороший мальчик растёт, не то что ты – баловник! Миша и вежливый, и спокойный, и учится хорошо.

А мне теперь Сашку ставят в пример:

– Вон Сашка, твой друг, всё успевает: и в саду помочь, и рыбы натягать, и в магазин сбегать… Не то, что ты – увалень.

Ну и ладно, ну и пускай!

Всё равно мы с Сашкой друзья.

Лучшие!

А кто не верит, спросите у Сашки – он не соврёт.

(часть вторая)

Вчера мой друг Непляй умер…

Вернее, Сашка Непляев жив и здоров, но как друг он для меня перестал существовать.

Теперь он дружит с Ахмедом, который старше Сашки на целых два года.

У Ахмеда чёрные жёсткие волосы, круглая, как мяч, голова и кривые ноги.

– Айда на балку, – уговаривал я Сашку.

– Нее-а, – отвечал Непляй, – у нас с Ахмедом важное дело.

Какое дело, Сашка не говорил, но при этом делал загадочное лицо.

У Непляя вдруг появились деньги, – не много, но всё-таки.

– Да пошёл ты со своим Ахмедом, – сказал я тогда Сашке и обиделся.

А сегодня Сашка сам подошёл ко мне на перемене:

– Мы с Ахмедом решили взять тебя с собой… Обещаешь держать язык за зубами?

– Я что, девчонка?

– Ладно, Пончик, тогда после обеда за тобой зайду…

Про эти катакомбы я слышал от своего отца.

– Говорят, там партизанский отряд от немцев прятался… Не ходи туда, сынок, страшное это место.

Папку я всегда слушался, но не потому что боялся – просто не хотел огорчать.

– Идёшь с нами? – спросил Непляй. – Ахмед уже ждёт нас на автобусной остановке.

– Это же далеко – катакомбы. Если мамка узнает – убьёт!

– Что, струсил, Пончик? – Непляй смачно сплюнул мне под ноги.

– Ничего я не струсил! Пошли.

На остановке нас действительно ждал Ахмед.

Мы залезли в полупустой пыльный автобус, а потом ехали примерно час.

До конечной остановки мы добрались втроём – остальные пассажиры сошли намного раньше нас.

Я огляделся: в этой черте города мне бывать ещё не приходилось.

Автобус развернулся, обдав нас выхлопными газами и оглушив жутким урчанием двигателя.

Мы двинулись в путь…

Солнце ещё пекло, но не так сильно, как пару часов назад – день близился к концу.

Впереди, по пыльной дороге, шёл Ахмед, за ним – Непляй, последним шёл я.

За спиной у Ахмеда болтался старый, потёртый рюкзак.

Мы миновали большой пустырь, поросший низкорослой полынью и колючками.

Дальше, за пустырём, начинались заросли барбариса и ещё какого-то кустарника.

В глубине этих зарослей, невидимая глазу, тревожно попискивала птичка.

Постепенно начинался подъём, и идти становилось всё труднее.

Густые заросли больно царапали лицо и руки; пот катился градом, заливая глаза.

Вдруг я зацепился штаниной за ветку и неожиданно упал.

– Заткнись, – прошипел Ахмед, когда я вскрикнул от боли.

Я поднялся, отряхнул штаны и взглянул на Непляя – он виновато отвёл взгляд.

А вот, наконец, и пещера…

У меня пересохло во рту, сильно хотелось пить.

Только воды не было – мы забыли взять её с собой.

Вход в катакомбы загораживал земляной вал.

По всей его длине растянулась ржавая сетка, на которой была прикреплена табличка с надписью «Вход воспрещён».

Но кто-то проделал лаз в сетке и мы, пригнувшись, продолжили путь.

Под ногой Ахмеда вдруг что-то хрустнуло, и этот неожиданный звук, словно выстрел, заставил нас вздрогнуть.

– Ты остаёшься здесь, – сказал Ахмед, не называя меня по имени. – Если увидишь что-то подозрительное, кинь камень в пещеру, мы услышим. Понял?