Владилен Елеонский - Она. Дневник восьмиклассника

С появлением Знашева я перестал быть выше всех мальчиков. Он был почти на полголовы выше, наверное, поэтому сразу же повел себя довольно нахально. Конфликт витал в воздухе.

У меня в классе были искренние, как мне тогда казалось, друзья – Славка Самолов, Сергей Жуйга, Альмурат Битегенов, однако были и тайные недруги, например, Бахыт Шилтобаров. Недруги в открытый конфликт не вступали, однако было очевидно, что втайне они очень хотели, чтобы кто-нибудь унизил меня.

Свои нереализованные амбиции они срывали на Юрке Бяшине, который славился мелкими, однако совершенно безобидными пакостями, и совершенно ничего не понимал ни по одному школьному предмету. У него были выразительные большие глаза-сливы, а сам он был толст и рыхл, как кусок сырого теста, неуклюж, и все делал невпопад. В отличие от некоторых, кто явно издевался над ним, я лишь выговаривал ему, когда он, в самом деле, доставал своим разгильдяйством.

Меня впечатлило, когда Лена Котова вступилась за него, и даже на перемене сделала за него домашнее задание, чтобы плюс ко всему он не получил нагоняй от нашей учительницы. Как я случайно узнал во втором классе от Лили Бедренко, с которой тогда сидел за одной партой, Алевтина Григорьевна приходилась Котовой родной бабушкой и фамилия у нее тоже была Котова. После того, как Лена заступилась за Бяшина, я тоже стал защищать его от нападок пацанов, чем, кажется, пробудил к себе ее интерес, который, однако, следуя своей тактике, якобы не заметил.

Альмурат поражал своей интеллигентностью, был худ и слаб физически, и помню, что во втором классе произошло какое-то недоразумение, он попал под мою горячую руку, но пытался сопротивляться, и я помял его хорошо. Никогда не забуду его крупных горьких слез! Мне стало его очень жалко. С тех пор мы никогда не ссорились и сделались закадычными друзьями. Он принес в класс книгу специально для меня, кажется, это были сказки, она была написана таинственной вязью, и он читал ее свободно, только не слева направо, а справа налево. Именно тогда от Альмурата я узнал, что, оказывается, существует еще один язык – арабский, совершенно загадочный и непонятный, и что есть такой древний народ – уйгуры.

Сергей Жуйга в конфликт со мной никогда не вступал. После моих стычек с наиболее вспыльчивыми одноклассниками, он сразу занял мою сторону и стал моим другом. Какова цена такой дружбы, я понял гораздо позже, а тогда он запомнился лишь тем, что подвел меня под неприятность.

Когда мы оканчивали первый класс, его обидел один юркий и дерзкий второклассник, который был ниже и худее меня. Жуйга нашел нужные слова, в них, конечно, сквозила лесть, мол, мне не составит труда разобраться с обидчиком, однако на деле все получилось наоборот.

Вдохновленный лестными оценками моей силы, однако с каким-то нехорошим предчувствием в груди, в коридоре школы на перемене мне с помощью Жуйги удалось перехватить обидчика, который оказался весьма прытким и смышленым малым. Я попытался ему объяснить, что обижать младших нехорошо, однако он не стал со мной разговаривать, вместо этого совершенно неожиданно нанес несколько чувствительных пинков под зад. Этот чернявый малыш удивительно виртуозно владел ногами, да и язык у него, как выяснилось буквально через секунду, был подвешен неплохо. Он весьма крепкими словечками очень убедительно разъяснил мне, что Жуйгу он наказал за дело, а я сую нос не туда, куда следует. После этого я не смог вымолвить ни слова, и ушел, как оплеванный.

Жуйга наблюдал нашу стычку издалека, и мой авторитет в его глазах пошатнулся, а я с тех пор зарекся влезать в разборки, причины которых мне не ведомы. Вначале следовало разобраться, что произошло, почему Жуйга получил взбучку, убедиться, что дело правое, и тогда лезть в драку. А я пошел испугать своим видом, прельщенный оценками Жуйги, однако щуплый с виду второклассник не испугался. Мы сошлись с Жуйгой на том, что по комплекции наш противник был слабее, однако старше на целый год, и это сыграло роль.

Короче говоря, авторитет следовало постоянно поддерживать, и я поддерживал, как мог, в этом не было ничего искусственного, я ничего не планировал, не интриговал, просто делал по наитию, как считал нужным. Во втором классе, например, на переменах мы часто стояли в коридоре, прижавшись спиной к стене, а мимо шли потоки школьников и школьниц, шум при этом стоял невообразимый.

Один задира из параллельного класса повадился неожиданно толкать тех, кто стоял, упершись спиной в стену. Все, естественно, падали от неожиданности, как кегли, что чрезвычайно его забавляло. Как-то раз он толкнул меня, однако я устоял на ногах и так толкнул его в ответ, что он налетел на мальчика, который находился возле него слева, а тот в свою очередь, упал на соседнего мальчика. Получился эффект домино, и все школьники, кто стоял, прислонившись спиной к стене, их было человек восемь, опрокинулись вбок, упали на пол и ушиблись. Все решили, что инициатор я, и возмущенно двинулись на меня, у некоторых даже слезы стояли на глазах, так больно они упали. Мне в довольно жесткой форме пришлось объяснять, кто на самом деле мешает всем спокойно стоять у стены. После этого этот задира, присмирев, не толкнул никого ни разу и вообще навсегда забыл о своем опасном развлечении, а, кроме него, никто больше так не делал.

Именно тогда меня стал мучить вопрос, почему есть такие мальчики, которым неймется? Им хочется не просто играть, а подставлять. Выигрыш в честной игре им совершенно не интересен, зато доставляет наслаждение удар исподтишка, когда другие валятся и бьются, а они к этому как будто не причастны. Этот вопрос остается для меня открытым до сих пор, только теперь он по большей части касается взрослых мальчиков с сединами в волосах.

Однажды ранней весной после уроков мы играли в войну с мальчиками параллельного класса. В конце концов, мы погнали их, однако они перебежали через дорогу, она проходила у школы, в то время машины по ней ездили редко, забрались на небольшой холм из льда, который сгребла с дороги снегоуборочная машина, и стали дружно кидать в нас льдинами, не давая приблизиться. Куски льда были такими тяжелыми, что, наверное, могли сбить с ног, если бы попали в голову.

Никто из моих пацанов не решался перейти в наступление, тогда я, прорычав что-то нечленораздельное, ринулся вперед. Лед свистел в воздухе, от одного куска я увернулся, убрав голову, а второй с лету ударил прямо в челюсть, да так, что у меня искры из глаз посыпались, однако я не подал вида, и, стиснув зубы, проскочил опасный участок. Наши противники мгновенно сникли, их артиллерийский огонь ослаб, и мои пацаны кинулись следом за мной. Мы взяли первую в нашей жизни боевую высоту, а наши враги позорно бежали.