Владилен Елеонский - Она. Дневник восьмиклассника

Конечно, мы не представляли себе, что такое настоящая война, однако очень скоро мне довелось сравнить то, что сделали старшеклассники нашей школы после начала войны, с тем, что сделали старшеклассники – мои современники. Тогда в глубоком детстве год разницы в возрасте казался целой жизнью, и на старшеклассников мы, первоклашки, взирали как на небожителей.

Однако в тот раз вместо почитания пришло тягостное чувство недоумения. Наша школа была построена до войны, ее уютное двухэтажное строение, положенное буквой Г, радовало глаз, также впечатляло крыльцо – настоящий римский портик с колоннами. Карниз был украшен лепниной, а вокруг школы были устроены два двора, внешний и внутренний, к тому же еще разбит небольшой парк, который за прошедшие с момента строительства сорок лет значительно разросся.

Сразу же после начала войны с гитлеровской Германией все мальчики – выпускники десятого класса, их было около тридцати человек, добровольцами ушли на фронт, а домой после окончания войны вернулись единицы. В школьном парке в память о них был сооружен гранитный монумент выше человеческого роста, на котором были выбиты слова «Никто не забыт, ничто не забыто» и годы войны «1941 – 1945».

С самого первого класса, едва начав учиться, я часто останавливался у этого памятника, читал по слогам весомые слова и думал над их смыслом. Монумент производил таинственное впечатление, хотелось его потрогать, и я касался гранитной поверхности с величайшей осторожностью.

Как-то раз ранней зимой выпал свежий мокрый снег, и старшеклассники выскочили в парк размяться в перерыве между уроками, а я, второклашка, шел домой, у нас занятия закончились. Наши небожители вначале кидались снежками друг в друга, а затем принялись бросать их в памятник погибшим воинам, соревнуясь, кто точнее попадет.

– А теперь в букву О!.. Я попал, а ты?.. Мазила!

Тогда я вдруг понял, почему мне было не очень интересно ходить в школу. Формально-то она учит, вот только чему?

Думали ли старшеклассники сорок первого года, уходя на фронт, что старшеклассники их родной школы семьдесят второго года, то есть всего-то через тридцать лет, будут кидать в их память мокрыми снежками? С каждым брошенным в памятник снежком мои старшеклассники-небожители безрассудно выбивали себе мозги.

Знашев продолжал лезть на рожон, остальные одноклассники выжидали, связываться со мной в открытую не хотели. Среди них дипломатичностью и рассудительностью выделялся Андрей Лизин, начитанный как Знайка из известной повести Носова.

А Сергей Небсоров запомнился удивительной беззлобностью и безобидностью, он не был амбициозным совершенно. У него постоянно текло из носа, что в четвертом классе периодически вызывало истерики у нашей учительницы русского языка.

После трехлетки, когда Алевтина Григорьевна выпустила нас, система обучения изменилась, теперь у нас по каждому предмету появился свой учитель, и мы переходили из одной классной комнаты в другую в зависимости от того, какой сейчас урок.

Нашим классным руководителем стала Варвара Павловна, учитель математики, строгая, сухая, однако чрезвычайно душевная женщина с богатым жизненным опытом. К этому моменту Небсоров проявил нешуточный интерес к физической стороне половых отношений.

В четвертом классе он притащил довольно качественные порнографические фотокарточки (где он только их раздобыл?), и все мальчики рассматривали их на перемене, столпившись у задней парты в дальнем углу класса, где всегда любил сидеть Сергей.

Его любимым развлечением было подбрасывать наиболее колоритную фотокарточку какой-нибудь девочке, которая была, по его мнению, симпатичной, и наблюдать за ее реакцией. В конце концов, все закончилось тем, что Варвара Павловна обнаружила у него запретные фотографии, разорвала их на мелкие кусочки и пригласила родителей Сергея в школу, не знаю, впрочем, как прошел с ними разговор, и явились ли они вообще.

Так вот, как я говорил, в четвертом классе, когда к нам пришел Знашев, соотношение сил изменилось. Мои недруги, затаив дыхание, ждали, что будет.

Конфликт, в самом деле, случился, и Знашев вызвал меня на дуэль на перемене, когда все вышли из класса, чтобы проветрить помещение. Он был выше меня, и подобраться к его шее было не так-то просто.

Когда я попытался захватить его сгибом локтя, он вдруг порхающим мотыльком отскочил назад и стал выбрасывать вперед ноги, целя мне в голени. А я в ответ стал как будто исполнять танец, – подпрыгивал, раздвигал и сдвигал ноги, – и он никак не мог попасть мне носками ботинок по голени, что меня чрезвычайно забавляло.

Драка превратилась в игру. Он кусал губы и упорно силился попасть.

Наконец, ему это удалось. Пару раз он, в самом деле, попал, и мое тело пронзила острая боль, однако я не подал вида, и вообще перестал убирать ноги из-под его ударов.

– Давай, бей! Чего замер?

Он продолжил исступленно бить меня носками ботинок по голеням, а я стоял и смеялся, делая вид, что мне не больно. В этот момент прозвенел звонок на урок, и наша стычка закончилась. После этого мы с ним не конфликтовали, – сохраняли нейтралитет. Он подтрунивал над девочками класса, одноклассниками, однако меня его язвительность обходила стороной. Он, кажется, понял, что со мной лучше не связываться.

Я по-прежнему оставался лидером, хотя, кажется, Знашев один из всех никогда со мной не играл и не воспринимал меня в таком качестве.

Иногда мы с одноклассниками оставались после уроков и играли, например, в снежки по особым правилам, которые придумал я. Две команды прячутся за деревьями в парке перед школой, а снежки надо бросать как гранаты, стараясь не в человека целить, а рядом, чтобы поразить воображаемым взрывом.

Если снежок падал ближе двух шагов, то «взрыв» достигал цели. Если кто-то ловил снежок, в него брошенный (случалось и такое!), он мог в течение четырех секунд бросить его обратно, словно у него в руках была настоящая граната. Иногда наши баталии проходили довольно интересно.

Весной, когда снега не было, мы брали из палисада комья сухой земли, однако кто-то пожаловался директору школы, и нам пришлось прекратить, да и занятия в школе скоро подошли к концу, мы окончили четвертый класс и сфотографировались на память. Моя густая шевелюра с чубом была красивее всех мальчишеских причесок. По крайней мере, так мне тогда казалось. Впрочем, не только мне одному. Совсем несложно было понять, что многие девочки класса обращали на меня внимание, и больше всех, как было очевидно, Наташа Кузанова, однако я продолжал применять свою излюбленную тактику, – искусно делал вид, что ничего не замечаю.

Лена Котова тоже проявляла какой-то интерес, однако я никогда ничего у нее не спрашивал и ею совершенно не интересовался, хотя, на самом деле, внутри все содрогалось от страсти. Похоже, я боялся своих собственных чувств и не знал, как с ними быть. К такому взрослению я был совершенно не готов, и никто мне не подсказывал, а сам я спрашивать стеснялся. Родители и учителя, кажется, вообще не догадывались, что со мной происходит. Мне нужна была помощь, и в то же время я ее чурался, желая найти решение самостоятельно.