Владилен Елеонский - Она. Дневник восьмиклассника

Первым звоночком судьбы была реакция Самолова, – он скорее удивился, чем обрадовался. Прибыв в родной город, я первым делом позвонил ему домой.

Начало разговора было эмоциональным.

– О, привет!

Мы коротко поговорили о том, о сем, а затем я вдруг услышал в свой адрес плохо скрытое колкое замечание.

– Чего ты вернулся в эту дыру?

Такой вопрос мгновенно поставил меня в тупик. О Москве Самолов говорил с придыханием, однако меня столица нисколько не прельстила за те годы, что я жил в ней.

Конечно, Кремль, Красная площадь, Детский мир с замечательными игрушками и все такое, однако в остальном она напоминала бездушный заасфальтированный муравейник, в котором массы рассеянных существ постоянно спешат куда-то, словно заводные ходячие механизмы. Споткнешься, упадешь на мостовую, и, кажется, все равно никто не заметит, все будут продолжать мчаться мимо. Я не мог понять, чем так Самолову приглянулась Москва!

– Слава, папе предлагали остаться в столице, однако я мечтал о том, чтобы вернуться, потому что здесь ты, здесь наше детство, наш класс.

О Котовой я, естественно, умолчал.

– Детство? Хм, и что дальше? Нет, Вал, все-таки зря ты вернулся!

Он с детства звал меня Валом, в этом обращении всегда сквозило уважение, а теперь как будто что-то треснуло в его уважительной интонации, проявилось явное непонимание и даже насмешка.

– Слушай, Славка, ты как будто не рад, что я вернулся!

– Не рад? Да нет, рад, конечно. Просто здесь отстой, ничего не светит. Ладно, замнем для ясности. Мы в футбол играем во дворе за нашей школой, знаешь? Приходи к трем часам.

Вся моя уверенность куда-то мигом улетучилось. Славка говорил как взрослый, а я еще оставался в своих детских мечтах.

В Москве мы с ребятами-одноклассниками целыми днями пропадали на дворовом стадионе. Я пристрастился к футболу, а зимой мы играли в хоккей на школьной коробке с хорошим льдом, у меня была хорошая клюшка, шлем и краги. Не знаю, то ли мое увлечение футболом и хоккеем сыграло какую-то роль, то ли переезд, стрессы, болезни, или новый климат, – в Москве по сравнению с нашим городом было гораздо меньше солнца, а овощи и фрукты мы покупали исключительно в магазинах, – однако что-то случилось с моим ростом. Может быть, сказались стесненные жилищные условия, – нам приходилось снимать однокомнатную малогабаритную квартиру. Единственная комната была и родительским рабочим кабинетом, – мама как раз тоже поступила в московскую аспирантуру, – и спальней, и гостиной, к отцу чуть ли не каждую неделю приходили друзья-однокашники по академии и засиживались допоздна.

Жизнь не идет по плану. Тот, кто пытается подогнать ее под свои лекала, напрасно тратит время. Трепетное отношение к своим целям, завышенные ожидания приносят одни лишь разочарования, в этом я убедился не сразу, а пройдя через то мое первое испытание, которое подготовило мне жизнь, если не считать тяжелых болезней.

До отъезда в Москву все четыре школьных года я буквально царил в классе. Теперь мое превосходство испарилось и вернулось унижениями от тех, кого я давил своим авторитетом и вызывал страх и зависть.

Короче говоря, я, тринадцатилетний подросток, оказывается, выглядел еще совсем мальчиком, у которого, скажем так, вторичные половые признаки пока что совершенно не проявились. В условленное время я пришел на футбольную площадку и буквально оторопел.

Меня встретили вовсе не те худосочные друзья, которые четыре года школы смотрели на меня снизу вверх, а настоящие дяди, – длинные, плечистые с вполне сформировавшимися мужскими лицами и огромными руками и ступнями. Они все были выше меня ростом на целую голову, и, как баскетболисты на обыкновенного человека, или, точнее сказать, олимпийские боги на простого смертного, с неподдельным удивлением воззрились на меня сверху вниз.

– Вал, это ты?

В этот день моя жизнь перевернулась вверх дном. Я, честно говоря, не знал, что им ответить. Язык без преувеличения присох к небу.

Передо мной непринужденно стояли взрослые парни, к которым я никогда не подошел бы на улице, как к сверстникам, полагая, что они старше меня, как минимум, на пять лет.

– Ты чего такой бледный? А чего такой маленький?

Я с трудом выдавил из себя:

– А вы чего такие огромные?

Они заржали как молодые жеребцы.

– Да нормальные мы! Ладно, пошли.

Настроение у них заметно улучшилось, а мне играть расхотелось. Я был, в самом деле, убит, раздавлен, уничтожен. Такого сюрприза я никак не ожидал! В Москве лишь два мальчика в классе были длиннее меня, остальные имели сходную комплекцию или были меньше. Я не мог понять, почему мои сверстники из моего города так разительно выросли за каких-то два года. В тот день я, кажется, в самом деле, готов был пожалеть о том, что возвратился в свой класс, лишь мысли о Лене по-прежнему придавали мне мужества. Я должен ее видеть каждый день, поэтому я должен учиться именно в этой школе и именно в этом классе! Я люблю ее, теперь я был в этом убежден, и не верил, что судьба в ответ на мое горячее искреннее чувство ответит гадостью.

В Москве я неплохо научился играть футбол, даже участвовал в чемпионатах района, однако мои повзрослевшие сверстники брали не ловкостью и финтами, а физической силой. Пару раз они хорошо меня уронили, как видно, чтобы убедиться, что тот их Вал, которого они уважали и даже опасались, теперь стал совершенно никаким – бледный головастый мальчик, задержавшийся по неизвестным причинам в доподростковом периоде.

Гол, который мне удалось все-таки забить, несмотря на синяки и ссадины, не изменил их пренебрежительного и одновременно озадаченного отношения ко мне. Своей внешностью, голосом и интеллигентной манерой разговора я удивил их не меньше, чем они меня. Матерные слова я не употреблял, и их это крепко смешило.

– В самом деле, ребенок какой-то!

После футбола Знашев с солидным видом, словно прожил большую жизнь, достал сигаретную пачку и предложил всем закурить, я отказался, в пятом классе пробовал, однако мне не понравилось. Другие тоже отказались, а Самолов и Знашев деловито вставили сигареты в рот и задымили, совсем, как взрослые, однако в отличие от Знашева Самолов хитрил и не затягивался, как видно, берег здоровье и всего лишь делал вид, что курит за компанию, чтобы «не выглядеть дитем».

Знашев повел взрослые, по его мнению, разговоры, мол, какие сигареты и какой портвейн лучше, потом перевел тему на местное население и стал ругать его за тупость.

– Кругом все поры заполонили, ничего не соображают, только, выпятив губу, указания раздают. Месить их надо! Дурак ты, Вал, что сюда вернулся. Здесь – одна сплошная порнография, и лучше не будет.

Так, – подумалось мне, – начались нелицеприятные оценки! Никогда никто из моих друзей не называл меня дураком. Во мне все закипело, мой мир перестал быть моим миром, он стал совершенно чужим!