Владилен Елеонский - Цунами. Дневник офицера внешней разведки

– А кто, интересно, вы, девушка?

– Да бросьте! – небрежно махнув огромной, как весло, рукой, сказала она. – В кои-то веки первый раз в жизни приехала на один день на море, и буду торчать, как дура, на берегу? Не переживайте, я – мастер спорта по плаванию!

В белую от пены воду вошла она красиво и стремительной торпедой поплыла к горизонту, легко пробивая головой высокие тугие гребни, однако обратно вернуться не смогла, кипящее море не пустило на берег. Мастер спорта по плаванию стала захлёбываться, однако из гордости не пожелала звать на помощь.

Люди столпились на пляже, однако никто не решался войти в воду.

– Вот дура, говорили же ей!

– Смотрите, она теряет последние силы…

– Спасатели, как нарочно, куда-то подевались.

– Да она сама виновата!

Отец пробежал по бетонному волнорезу в тот момент, когда по нему только что прокатилась огромная волна, а другая, не менее высокая, была ещё только на подходе, и, вытянув над головой сложенные замком ладони, нырнул в бурлящий водоворот. Все затаили дыхание. Мне очень хотелось плакать, и я закусил губу, чтобы не зареветь.

Через минуту произошло чудо, – огромный гребень вынес отца на берег вместе с незадачливой пловчихой, которую он крепко держал за волосы. Воды она наглоталась прилично.

К счастью, нашёлся врач, пострадавшей сделали искусственное дыхание, привели в чувство, а затем её увезла карета скорой помощи. Позже она написала папе проникновенное письмо, а в тот день я подошёл к самой кромке влажной гальки и, сам не зная почему, стал тихо твердить, глядя на беснующуюся коварную стихию:

– Море, ты всё равно хорошее!

– Верно, Саша, – услышав меня, сказал отец, взял в охапку и поднял над собой, чтобы я мог лучше видеть грозные валы, – море любит, когда с ним разговаривают.

– Ты с ним разговаривал, и оно тебя не утащило?

– Конечно!

Позже он научил меня плавать, и объяснил, что во время шторма следует плыть к берегу не по волнам, а вдоль них, тогда море не будет удерживать, – выбросит на пляж. Его морские уроки я запомнил на всю жизнь.

Он скончался внезапно, – остановилось сердце. Когда могильщики копали яму, то наткнулись на рассыпавшийся гроб со скелетом молодой девушки, его отодвинули в уголок и в эту же яму опустили гроб с телом папы. Мне было пятнадцать лет, и врезалось в память – прекрасные светлые длинные волосы, совершенно здоровые белые зубы, рассыпавшиеся на шее яркие, будто только что из рук ювелира алые бусы. Портило картину лишь платье мёртвой девушки, – оно совершенно истлело.

После смерти отца жизнь пошла как-то не так. Надо сказать, что в детские годы я крепко сдружился с детдомовцем Сергеем Спицыным, подвижным смышлёным чубастым худым ровесником с тёмными выразительными глазами и твёрдым упрямым подбородком. Мы часто бегали в кинотеатр смотреть фильмы про войну. Когда количество просмотренных картин перевалило за два десятка, а я рассказал Спицыну о войне практически всё, что знал от папы, мы дали друг другу горячую клятву стать офицерами.

Иногда нам случалось играть с другими пацанами на окраине города, там постоянно околачивались мальчишки из неполных семей, их матери занимались неизвестно чем, а им, кроме гнилой картошки, есть было совершенно нечего. Они собирали и подрывали боеприпасы военных лет, знали массу уличных песен, до сих пор их хриплые голоса и треньканье расстроенных струн стоят у меня в ушах:

«Кто сказал, что мы голь, сорванцы и придурки?

Курим важно в кустах мы сырые окурки,

Держим лихо окурок в зубах, как сигару,

И терзаем струну пропылённой гитары».

Эти мальчики были вечно голодные, таскали еду с прилавков, обирали яблони колхозного сада, а сторож дед Степан каждый раз кричал вдогонку, что обязательно застрелит кого-нибудь из двустволки, как зайца. Они наперебой рассказывали нам о своих приключениях, страшно боялись грозного ружья, однако всё равно лазили через ограду, преодолевая страх.

Ещё они сутками пропадали в Аджимушкайских каменоломнях, а летом жили у рыбаков на Средней косе – острове Тузла в Керченском проливе, занимались раскопками артефактов на горе Митридат, ловили рыбу, уходили на свой страх и риск в походы вдоль побережья Чёрного и Азовского морей. Позже многие из них за различные правонарушения попали в колонии, – вырваться из криминального болота оказалось не так-то просто.

Когда мы подросли, Спицын затащил меня в спортивный клуб, где нас очень скоро научили навыкам борьбы и вождению транспортных средств, а наши бывшие приятели связались с Егором Свистковым. Он регулярно угощал их варёной бараниной, настоящим сыром, московским шоколадом в праздничной хрустящей упаковке, обучил основам вождения мотоцикла, и они смотрели на него, как на олимпийского небожителя.

Спицын знал Свисткова давно, он числился кочегаром в детдоме, и так получилось, что в один прекрасный день Сергей познакомил меня с ним. Егор, весь в причудливых наколках, – купола и голые девицы, – говорил скупо, зато ёмко, впечатляли его глубокие залысины и сморщенный смуглый до черноты лоб с пятью горизонтальными морщинами, больше напоминавшими борозды. Я с удивлением узнал, что Свисткову всего двадцать лет, выглядел он гораздо старше. Новый знакомый показался мне человеком, который знает об этой жизни буквально всё, в особенности он был осведомлён о марках мотоциклов, увлекательно рассказывал обо всех их достоинствах и недостатках. Глядя на болтик, Егор мог легко определить, чей он, – ИЖ-49, Иж Планеты, Восхода или Явы.

В восьмом классе я влюбился в очень симпатичную, как мне казалось, стройную синеглазую девочку с длинными золотыми локонами, которую несколько раз видел во дворе соседнего дома, однако не мог познакомиться, поскольку подходящий случай, как нарочно, не подворачивался. Сергей чутко уловил моё состояние, не знаю, как ему удалось втереться в доверие к прелестной незнакомке, однако вскоре он торжественно представил меня ей, волновался не меньше моего, и, по-видимому, от волнения нёс сплошную околесицу, мол, я увлекаюсь парашютным спортом и могу без парашюта прыгнуть с крыши пятиэтажного дома. Люба восхитительно смеялась, однако даже полный идиот мог легко заметить, что знакомство со мной её не впечатлило, хотя я лез из кожи и, как мне показалось, интересно рассказал о море.

Надо было срочно что-то предпринять, однако, как назло, ничего не лезло в голову. Мы встретились ещё пару раз, уже без Спицына, ходили пешком в парк и на пляж, я угощал её превосходными конфетами, которые нам в дом частенько приносила подруга мамы, но Люба оставалась холодна. Тогда я принялся читать ей свои стихи, которые мне лично представлялись довольно забавными, однако ей, как видно, они таковыми не показались и не произвели на неё никакого впечатления. Её присутствие буквально сводило с ума, я делал всё, что мог, однако взаимности не добился. Люба лишь загадочно улыбалась в ответ и задумчиво созерцала морскую даль.