Роман Госин - Дети. Каренина Анна

Я открыла, не глядя на него, свой бальный блокнот в муаровой обложке и с серебряным карандашом на такой же цепочке. Он, не смущаясь, повторил, а я, тоже не смущаясь, записала это имя, вычеркнув заметным всем жестом князя Григория Орлова из той же строчки.

Пока не началось второе отделение, я молчала, ни с кем не разговаривая. Присутствовала на балу, избегая всех взглядов на меня, и сама ни на кого не смотрела. Конечно же, это было невыносимо трудно сделать, особенно вблизи графини Лидии Ивановны, отчима и Сергея.

О чём и о ком они думали, я не знаю. Я думала о своём отце. Я сразу узнала и признала его по взгляду на меня. Так смотреть мог только мой родной отец, и никто более на свете. Мне трудно было держать себя в руках, ничем не выдавая своего волнения. Да и кто бы меня понял в этой толпе? Я, бастард, стою в Зимнем дворце в ожидании танца с отцом перед императорской семьёй! Слыханное ли это дело?!

Разносили мороженое, шампанское, красное и белое вино, тарталетки, играла музыка, слышен был смех и разговоры. Кто-то подошёл к Каренину и завёл с ним разговор о новом брачном кодексе законов и законе о наследственном праве. Каренин отвечал сдержано и важно своим скрипучим голосом. Графиня Лидия Ивановна время от времени включалась в их беседу. На всё у неё было своё мнение. Они будто не замечали меня, будто не обратили внимание на то, что произошло со мной, и этим придавали мне силы успокоить своё волнение. Я взяла у проходящего официанта в чёрном фраке с подноса мороженое, хотя знала о том, что потом дома у меня заболит горло. Аккуратно брала его ложечкой, по чуть-чуть, и так же аккуратно отправляла его в рот. Мне казалось, я сосредоточилась только на царском мороженом и, в конце концов, успокоилась.

Сходила умыть лицо, заодно поправила причёску и белую ленту с вуалью на голове, которую было положено надевать девицам на царские балы. Осмотрела со всех сторон своё великолепное платье из молочно-кремового шёлка, которое мне помогла подогнать по моей фигуре Франсуаза.

Когда я вышла в главную бальную залу, капельмейстер объявил танец номер семь. Кавалеры заспешили к своим дамам и повели их ближе к центру. Я даже не заметила, откуда появился мой отец. Лишь мельком увидела, как остановился спешивший ко мне князь Григорий Орлов. Отец мягко предложил мне свою согнутую в локте руку. Я взяла его под эту руку, ощущая твёрдые мышцы. Он повёл меня к приготовившимся парам. Оказавшись рядом с ним, сразу заметила, что я выше него. Это немножко меня смутило, так как мой учитель танцев, актёр из Мариинского театра Федот Иванович Панин, был значительно выше меня. Видимо, отец почувствовал моё смущение. Он повернулся ко мне лицом и тихо промолвил:

– Не смущайтесь, Анна Алексеевна, танцуйте, как обычно вы привыкли танцевать. Сейчас будет звучать произведение Иоганна Штрауса «Венский вальс». Вы наверняка его знаете.

Я утвердительно кивнула головой.

– Вот и хорошо, – ответил мне отец. – Хотите поехать в Вену? Вы ещё не бывали в ней?

Не успела я ответить ему, как зазвучал первый аккорд, и, легко развернувшись ко мне лицом и телом, отец подхватил меня и поплыл вместе со мной в вальсе по залу, да так, что я почувствовала себя свободной птицей, будто у меня выросли крылья. Кто-то из старших офицеров в зале крикнул: «Браво, Вронский!». Раздались аплодисменты. Перед нами открылось пространство, нам уступали место до тех пор, пока мы ни оказались в самом центре залы.

Отец занял точную позицию для поддержания баланса наших тел. Сделал он это мастерски, лучше, чем мой учитель танцев. Я осмелела и посмотрела ему в глаза, а не через плечо. Музыканты заиграли второе колено, и зазвучали трубы, грянули энергичные удары вальса. Отец гордо поднял голову и посмотрел так же мне в глаза. Казалось, он стал выше ростом, на его лице светилась добрая улыбка. Он деликатно, но уверенно придерживал меня чуть ниже лопатки. Благодаря такой поддержке я могла расслабить спину, «открыть верх», как говорят танцоры. Я наслаждалась нашим танцем, чувствовала себя полностью свободной, лёгкой, женственной. Мы кружились по залу, и каждое движение отдавалось в моём теле необычайной, светлой радостью. Я искренне улыбалась. Это мгновение своей жизни я никогда не забывала.

Когда смолк звук оркестра, все танцующие зааплодировали нам. Капельдинер низко кланялся, а оркестранты встали со своих мест. Я поблагодарила отца. Он мне ответил поцелуем руки. К нам подошла баронесса Вронская-Шильтон, отец представил её мне. Мы все вместе прошли в лазурный зал, где присели за стол с подносом и бокалами сельтерской воды. Пить мне не хотелось. К отцу подошёл незнакомый мне князь Потёмкин и, поздоровавшись, пригласил отца сыграть с ним в шахматы в шахматном клубе. Я о нём ничего не знала, хотя фамилию его слышала. Чтобы не мешать им, я вежливо поблагодарила всех и отправилась искать графиню Лидию Ивановну, Каренина и Сергея. Мне хотелось поскорее вернуться домой.

Оказалось, что, пока меня не было, Сергей покинул бал и куда-то уехал. Графиня Лидия Ивановна и Каренин не хотели уезжать и ждали застолья, на котором надеялись ещё раз увидеть императора и, возможно, поговорить с ним.

Я попросила их, чтобы меня отправили домой, впервые в жизни соврав им о том, что у меня болит горло. Каренин промолчал, а графиня Лидия Ивановна махнула рукой, раздражённо сказав мне: «Ты же знала, что мороженое тебе нельзя есть! Для чего же ты его ела?». Я сделала виноватое лицо. На том дело и кончилось. Они отправили меня домой, вызвав через дежурного пажа в зале извозчика.

Когда я в большом зале гардеробной получила свою верхнею одежду и собиралась, надевая поверх платья короткую шубку до колен, шапку на гагачьем пуху с длинными концами, такие же варежки и белые валенки на шерстяные домотканые носки, то передо мной появился князь Григорий Орлов. Покраснев, как рак, он сообщил мне, что, пока я танцевала с генералом, он просил согласия у Каренина на моё с ним обручение. Я не знала, что ему ответить. Не нашла ничего лучшего, чем попросить его проводить меня до дома, так как я заболела. Не спросив меня, чем я заболела, и что со мной случилось, князь Григорий Орлов тут же обратился своим густым басом к дежурному гусару: «Братец, распорядись-ка подать побыстрее возок к подъезду для графини!».

Через пять минут я была уже у возка. К нему меня привёл дежурный гусар. Он помог мне сесть в него, укутал ноги толстым офицерским овчинным тулупом, попрощался со мной, наказав гвардейцу, сидящему на облучке, вести меня осторожно. Слава Богу, гвардеец был неразговорчив. Он молча довёз меня до дома. Я поднялась к себе, быстро разделась, умылась, почистила зубы и легла спать, сразу уснув.

Утром я почувствовала сильную боль в горле. Рот почти не открывался. Я позвонила в колокольчик. Пришла Мамлена. Я с трудом показала ей своё горло. Она заглянула в него и, взмахнув руками, запричитала: