Роман Госин - Дети. Каренина Анна

Моя гувернантка Франсуаза учила меня всему тому, что знала сама. С ней мы говорили только по-французски. Она следила за моей диетой и фигурой. Учила, как правильно держать тело, носить пояса для пристёгивания чулок, самостоятельно совершать туалет, причёсываться.

У нас с ней была тайна. Так как её комната была рядом с моей, то она разрешала мне лежать с ней вместе в одной постели в ночной сорочке и читать на ночь французские романы для взрослых из тех, что читала сама. Иногда объясняла в них то, что мне было непонятно.

Мы часто обсуждали прочитанное. Выясняли, кто кому понравился, и как каждая из нас поступила бы на месте той или иной женщины. А началось это давно, с того раза, как она прочла мне на французском языке сказку Шарля Перро «Синяя Борода» и предложила выучить её наизусть. Мы начали читать эту сказку на разные голоса, чтобы я быстрей её выучила. Сказка была страшная, и после неё мне снились кошмары. В моих снах Франсуаза была женой Синей Бороды, я была её сестрой, мой брат Сергей представлялся нашим общим братом, ставшим капитаном, а Синей Бородой был доктор Слюдин. Порой от таких снов мне становилось страшно. Я просыпалась и бежала к Франсуазе в постель, будила её и забиралась к ней под одеяло. Она успокаивала меня. Так это стало нашей тайной на несколько лет.

Франсуаза хорошо относилась ко мне, а я к ней. Скорей всего, графиня Лидия Ивановна, следившая за всеми в доме, знала о том, что я часто провожу ночи не в своей постели и не одна. Однажды я спросила об этом Франсуазу. Она мне ответила, что Лидия Ивановна знает об этом от неё, но не находит в том ничего дурного. Вместе с тем, узнав о нашем совместном провождении времени, она просила Франсуазу регулярно проверяться у врача Слюдина, что та и делала.

Когда у меня начались регулярные кровотечения, Франсуаза сразу обратила на это внимание и научила меня поведению в эти дни. Графиня Лидия Ивановна тоже не обошла это стороной. Она начала выезжать на балы вместе со мной только для того, чтобы показать меня свету. А я в своём пятнадцатилетнем возрасте ещё не любила никого, только влюблялась в сыновей прислуги, что, конечно, серьёзным чувством назвать нельзя. Но с внутренним, тревожным, как водится, волнением всё-таки помышляла уже о замужестве. Что об этом думал отчим, Алексей Александрович Каренин, не знаю. Он был для моего понимания недоступен.

Племянница графини Лилии Ивановны Наденька раз в неделю заезжала на общий семейный обед. Заходила в мою комнату поиграть со мной в куклы, а иногда и в прятки. Но она всегда спешила вернуться в Смольный до вечерней молитвы. Получалось, что подруг у меня не было. Но я и не расстраивалась из-за этого, радовалась каждому дню, потому что умела заполнять его сама. Так незаметно для меня наступило время разговоров о замужестве. Произошло это после одной из маслениц.

Масленицу я любила. Она чувствовалась в воздухе, в разговорах, во вкусном запахе блинов, в ускоренной праздничной езде на снежных улицах. Масленица тревожила своей буйностью чинный Петербург.

Шибко летали барские пары вороных и гнедых, покрытых сетками. Фонари, бойкий бег, звон бубенцов, прогуливались тройки, поджидая седоков. Пристяжные змеями гнули шеи. На Сенатской площади чухны со своими мохнатыми вейками звенели кольцами-бубенчиками, бойко зазывая прокатить на балаганы за три копейки. Сговаривались они и с графиней Лидией Ивановной, отчимом Карениным и Капитонычем. Мы садились все вместе в их разукрашенные сани с моей гувернанткой Франсуазой и братом моим Сергеем прямо на сено и лихо неслись по набережной. Я заметила, что он всегда выбирал место рядом с Франсуазой, а иногда даже незаметно обнимал её за талию, как бы придерживая, чтобы она не упала. Она тоже прижималась к нему, смешно вытягивая ноги и сжимая между ними всегда зябнущие ладони.

Встречные извозчики добродушно переругивались с чухонскими конкурентами, заливались бубенцы и наши, и встречные, звуком нарастающие издали и постепенно удалявшиеся. Меня возбуждал этот милый перезвон, я громко, возможно даже неприлично громко смелась, и никто не делал мне замечание по этому поводу. Отчим Каренин сидел впереди, придерживая рукой свою мерлушковую шапку и держа под руку графиню Лидию Ивановну. За ними обнимались и даже целовались Франсуаза и Сергей.

Рядом со мной сидел Капитоныч. Он был дядькой Сергея. Предыдущего гувернёра-учителя, француза Бобре, выгнали из дома за пьянство, беспутство и пренебрежение учительскими обязанностями. На его место назначили Капитоныча.

«Эх, жаль, барыня-красавица, маменька твоя не видит тебя! Ужо бы она обрадовалась! Царствие ей небесное!» – говорил он мне. Но я его не слушала, мне было слишком весело.

Всюду стояли балаганы: большие, круглые, коробкообразные с галереями и переходами и с сооружёнными лестницами, «театры» всякого рода. Карусели, качалки, панорамы в палатках причудливо выросли на площади, как грибы после дождя. Там, на фоне страшных изображений зверей, птиц, вулканов и арапов, происходило что-то загадочное. Двигались и суетились ряженые. Вот Арлекин с сиплым голосом и повязанной шеей, рядом с ним Коломбина с наигранными кокетливыми ужимками и пером на польской шапочке, а с другой стороны Пьеро без маски, с обсыпанным мукой лицом ударяет в бубен. Все жмутся друг к другу и приплясывают от холода. У всех от мороза изо рта идёт лёгкий пар. Сыплют сверху дробные словечки, весёлую чушь. Главная же фигура для меня – масленичный Капитоныч. От его острот, как говорили в старину, «солдаты краснеют». Из разных театров одновременно вырываются трубные звуки оркестров, и барабанная дробь, и громы бубнов, кругом поют шарманки полечки-мазурочки и допотопные вальсы. С визгом взлетают на качелях в прицепных челнах парами кавалеры с девушками. Вздуваются юбки, а их чулки полосами и сапожки прюнелевые с ушками видны всем вокруг. Передвигается толпа, люди покупают турецкие сласти, орехи, постный сахар розовый и белый, халву и пряники.

Тут и там стоят столики. Горячий сбитень пьют все: важные господа дворяне, вроде нас, купцы, рабочие, солдаты, гимназисты и барышни-мещанки. Вот столпились под «галдереей» их любопытные головы. Из недр дощатого театра выливаются распалённые и счастливые люди с красными от крепкого спёртого духа и удовольствия физиономиями. Окончилось нехитрое, но весёлое представление. И уже опять бьют в колокол, и театральные крикуны зазывают снова, крича о китайцах – глотателях огня и шпаг, плясунах цыганах, гуттаперчевых гимнастах и фокусниках, распиливающих у всех на глазах женщину.

С самого детства я с Сергеем посещала оперу, балет, но всё-таки, несмотря на это, воспринимала и подобное развлекательное творчество. Любила слушать, как поёт моя нянька Мамлена до тех пор, пока она не «запела» мне другие песни, про деток, коих мне рожать нужно для себя. Разве я могла тогда понять, что к тридцати годам, уже родив одного или даже двух детей, мы становимся настоящими женщинами, если рядом с нами любимый и достойный нас мужчина?