Инна Рогачевская - Большой мир маленьких историй. Миниатюры

– Малыш, где твоя мамка?

Котёнок потёрся о его ногу.

– Пока найдётся твоя кормилица, приглашаю к себе на постой, – он взял на руки невесомое тельце, прижав к мокрой груди.

Дома было спокойно и уютно. Размеренное постукивание часов. За стеной соседи смотрели детектив. Там кто-то кричал и отстреливался. Он улыбнулся шуму. Сегодня ему не мешало ничего и никто. Было просто хорошо. Котёнок, накормленный, высушенный после душа, завёрнутый в его халат спал на кресле.

«Назову его Пух. Я думал он серый, а оказался белым, как пух. Никому его не отдам. Не буду искать его мамку, да и не нужен он ей – он нужен мне, а я ему».

Неожиданно он вспомнил о ней.

«Ушла. Куда? Почему?»

Только сейчас обратил внимание на одинокий мольберт у окна. На холсте сияла радуга, красуясь разноцветными дугами, уходящими в бесконечность.

В его душе, а потом и в доме, поселился сероватый с голубизной минор. Сказать, что ноты, из общего аккорда грусти засиделись, задержались, загостились – ничего не сказать. Они обжились, свив уютное гнёздышко.

Он не противился минору, наслаждаясь им, как музыкой, вдыхая, как свежий ветер. На холсте у окна жила картина «Пара слов о маленькой грусти». Краски на ней потемнели от минора, грусти стало больше, чем он когда-то задумывал.

В его доме, от затянувшегося минора, перегорели лампочки в прихожей, потом в спальне, в некогда светлой и уютной гостиной.

Дому стало неуютно от минора, но мужчина этого не замечал.

***

Она мажор. Ей непонятен минор. Во всём: в осенней непогоде, шепчущей грусти она находила весёлые нотки, не говоря об аккордах, переливах, переходах с одной мажорной гаммы в другую. Она мажор – яркий, блещущий, неувядающий. Мажор родился с ней, а быть может, даже опередил её появление на свет своим ярким рождением.

– Ты минор, я мажор, – говорила она ему. – Но твой минор слишком минорен, не надоело? Ты уже пахнешь плесенью, затхлостью. На твоём челе паук свил паутину.

– А ты всегда весела. Не надоело ходить под ручку с мажором? Не устала от него?

– Как можно устать от радости, жизни, яркости? – недоумевала она, перебирая его поседевшие от долго минора пряди.

– Как можно постоянно веселиться? – спрашивал он, пересчитывая веснушки на её лице.

– Встрепенись, сбрось с души минорный саван, – упрашивала она, – запуская в него горсть мажорных аккордов.

Он недовольно морщился от их шумной весёлости, как от комариного назойливого писка.

– Испей мой минор, как вино. Не залпом, по глотку, наслаждаясь. Ты поймёшь сколько в нём вкуса, красоты, оттенков. Тебе не захочется возвращаться к легкомысленному мажору.

Она со смехом отпивала из его бокала терпкий минорный напиток. Он был вкусен, сладок, как мёд, слишком сладок, терпок и крепок. У неё кружилась голова.

Нет, это не для неё. Её мажорный коктейль лучше, ароматней, легче. В нём, как в шампанском бурлят разноцветные, радужные пузыри. Она предпочитает другие ощущения: солнце, свет, жизнь, лёгкость, радость. В мажоре неповторима каждая палитра, оттенки, изюминки.

– У меня к тебе предложение, давай разбавим мой мажор твоим минором, должно получиться что-то потрясающее!

Он соглашается. Ему тоже интересна идея – совместить грусть и радость, дождь и солнце, радуги и грозы в одном бокале. Вязкие капли сероватого с голубизной минора и разноцветные бурлящие, пузырящиеся капли мажора.

В бокале всё кипит, меняя цвет, температуру, настроение.

Они пробуют напиток из одного бокала одновременно, потягивая, каждый из своей соломинки.

Её безудержный смех переходит в нежную улыбку. Его бледное лицо приобретает свежесть. В нём появляются давно забытые: улыбка, чувство радости.

– Вкусно, – шепчет она, отпивая радость и покой.

– Вкусно, – шепчет он, с любопытством прислушиваясь к новым ощущениям.

– Главное не переборщить с минором.

– Не увлечься вечным мажором.

– Во всём знать меру.

– Позволить времени, настроению, жизни, самим себе плавно перейти на новый лад.

– Найти свой минор и мажор.

Её взгляд останавливается на картине. «Пара слов о маленькой грусти», – шепчет она.

– Я допишу её, обязательно допишу, – произносит он. – В ней не хватает капли мажора и тогда, её мимолётная грусть засияет новыми красками на минорно-мажорный лад.

Неожиданно в доме, оживают перегоревшие лампочки, наполняя его мягким светом. На темных улицах фонари, поднимая тяжёлые веки, восторженно хлопают подслеповатыми глазами. Звёзды трепетно спешат навстречу друг другу. Луна, перекатываясь с боку на бок, хрустальным шаром, загадочно подсвечивает небеса неоновым светом. Даже, тучи на небе не беспокоят её. Она рада им, как мать своим детям.

Незаметные вкрапления, лёгкие штрихи.

Улыбка, грусть. Дождь за руку с радугой. Ветер, играющий золотистыми прядями солнечных лучей. День, ночь, он, она. Капли маленькой грусти на холсте. Как немного нужно для счастья. Как много нужно, чтобы стать счастливыми. Минор, мажор, душа, глаза и для начала… услышать друг друга.

Жертва, выпорхнула их жарких объятий, не чувствуя себя жертвенным «барашком», поцеловала своего палача. Как сладки его объятия, поцелуи, клятвы. Как многозначительны и прекрасны зарисовки в её воображении. Зарисовки счастья.

Он уверенный в себе, в своей жертве. На красивом лице торжествующая улыбка палача. Она жертва. Жертва святой наивности, самообмана. Готова обмануться за поцелуй, взгляд, слово, комплимент, за подаренную ночью надежду на что-то большее, чем просто ночь.

Палач и жертва. Слабый и сильный. Побеждает тот, кто сильнее.

Я не согласна. Побеждает тот кто готов к победе. Кто знает, быть может, в этот момент палач меняется местом со своей жертвой. И с этой минуты всё меняется в ходе событий.

«Дайте поживиться!» – кричит толпа.

Я найду для вас жертвенную косточку, но без мяса и крови, гладкую, с запахом ветчины или копчёных рёбер.

Моря крови не будет.

Я не кровопийца. Просто задумалась, как изменилась толпа за прошедшие века? Чего ждёт? Кому отдаст предпочтение? Палачу или жертве?

Решайте сами по какую сторону баррикад стоять. Кому аплодировать, кого оплакивать.

Зрелищ! Народ требует зрелищ!

***

«Хороша. Очень хороша».

Он облизал острые клыки, с трудом проглатывая слюну. Давно в его лапы не попадала такая аппетитная жертва. Игра в «кошки-мышки» началась. Жертва прошла мимо. Он уловил пряный запах корицы, исходящий от её тела, одежды.

«Сладкая, как булочка», – подумал, крадучись за ней тёмными переулками.

Жертва на то и жертва, чтобы не почувствовать, не заподозрить, не услышать крадущихся шагов, мягкую волчью поступь палача идущего по пятам. Она напевала под нос весёлую песенку.