Анатолий Резанович - Полынь-вода

– Так уж.

– Так. – Марина привычным движением откинула назад спадавшие на глаза золотистые волосы, поправила шарф. – Без провожатых доберемся.

– А мне вот провожатого не хватает.

– Появится еще. Не торопись.

– Злая ты на парней. Может, свою школьную любовь забыть не можешь?

– Петьку, что ли?

– Его.

– Ну, ты даешь… Он же, кроме своей гитары, никого не видел и не видит. Одно слово – музыкант. Поцеловались пару раз, вот и вся любовь.

– А сейчас никто не нравится?

– Ты не поверишь, но никто.

– Точно?

– Зачем мне тебя обманывать.

– А Лешка из твоего цеха?.. Ты как-то говорила.

– Да я и сама не пойму.

– Значит, пока у тебя ничего ни с кем не клеится.

– Значит…

– Люську на танцах видела? – чтобы переменить разговор, спросила Нина.

– Видела.

– Опять во всем новом. И откуда у людей столько денег?

– Папа – заведующий магазином.

– Да-а?

– Да. А ты что думала?

– Везет же людям. Сама худющая, глядеть не на что, а разоденется – фирменная девочка, ничего не скажешь.

– Приоденемся и мы.

– Когда? – Нина невольно окинула взглядом поношенную болоньевую куртку подруги, глянула на свои застиранные до белых пятен джинсы. – До светлого будущего, о котором нам с тобой в школе талдычили все десять лет, мы не доживем, а в настоящем нас не жалуют. Только и знают, что призывают к скромности. Мол, при социализме все равны, все живут одинаково. Ты веришь в это?.. Молчишь – и правильно делаешь. Вот какая твоя зарплата?.. Сто двадцать рублей?.. Еще нормально. А моя – восемьдесят. Лаборантке больше не положено. Отца у меня нет – сбежал. Помощи ждать не от кого…

Это Марина слышала уже десятки раз: когда Нина была не в духе, она всегда жаловалась на свою судьбу.

– Все на своем горбу, все!

– Не прибедняйся.

Нина нервно усмехнулась, привычным движением пальцев растерла ямочку на своем выступающем вперед подбородке. Ее круглое, полное лицо начало покрываться красными пятнами.

– Я не прибедняюсь, я так… Тошно. По телевизору одно говорят, а в жизни совсем другое… Кто наглее, тот и живет. Вот время пошло.

– Всегда так было. Что при царизме, что при нашем социализме. Люди у нас такие.

– Какие?

– Завидущие.

– Да?

– Да.

– Наверное…

Они замолчали. Брели по тротуару не спеша, думали каждая о своем. На улице было тихо. Неоновые вывески, казалось, понимающе и насмешливо смотрели на них.

– Вот и пришли. – Нина остановилась. Она жила в трехэтажном старом доме рядом с площадью Октябрьская. – Зайдешь?

– Поздно уже.

– Ничего не поздно. Подождут тебя твои старики. Пошли. У меня дома никого нет, мать в третью смену работает. Ну?..

– Ладно, на минутку, – сдалась Марина.

Нина повеселела.

Они поднялись на третий этаж по крутой обшарпанной лестнице. Нина достала ключ, щелкнула замком.

– Проходи.

Марина хотела разуться, но Нина запротестовала:

– У нас не убрано. Проходи, проходи в зал, я сейчас.

Она ушла на кухню. Марина села на диван, взяла газету, пробежала глазами несколько строчек и положила обратно: читать не хотелось. Встала, прошлась по комнате. Все здесь было ей знакомо с первого класса, когда подружилась с Ниной. За эти годы в квартире почти ничего не изменилось: старенький телевизор «Рекорд-6», одежный шкаф, журнальный столик, два кресла, с десяток вазонов. Разве что новый палас появился, да светильник…

– Марина! – послышался Нинин голос из кухни. – Иди сюда.

На столе, застланном зеленой клеенкой, стояли овощной салат, яичница, открытая консервная банка со ставридой и полбутылки крепленого вина.

– Садись, поужинаем. – Нина пододвинула стул. – Гулять, так гулять. Ну…

Выпив, размякли.

– Слушай, – оживилась Нина, – а давай выйдем замуж. За людей серьезных, пусть немолодых, но с деньгами. Ну их, этих малолеток. Что с них толку, а?

Марина удивленно посмотрела на подругу.

– Шутишь?

– Нисколько. Я об этом давно думаю. Любви все равно нет. А если и есть, меня никто не полюбит. Толстая я, нестандартная. – Нина хлопнула себя своей крупной красной ладонью по щедро налитому колену. – Не тот сорт. Ты – другое дело…

– Не преувеличивай.

– Ладно, не будем.

Нина взяла пустую рюмку, отрешенно уставилась на нее.

– Тяжело нам с мамой: одни да одни. А я не хочу быть одной. И копейки до получки тоже считать не хочу. Я тебе об этом как-то говорила, но ты всерьез не восприняла. Вот найду себе хорошего человека и выйду за него замуж. Пускай он будет уже в годах. Ну и что. Главное, с достатком. Ну и, конечно, не жмот.

– Ты просто сегодня не в духе, вот и плетешь разную ерунду. – Марина встала. – И вообще, я думаю, все будет нормально. Люди живут, женятся, выходят замуж, получают жилье… Мы не исключение, все у нас еще впереди.

– Ага, надейся и жди. Как в песне. Но я не хочу ждать светлого будущего, надоело. Люська вон вся в заграничных шмотках ходит, и в институте учиться. Мы же с тобой работаем, а того не имеем, что эта мымра.

– Далась тебе эта Люська.

– Обидно просто. Ты не сердись.

– Да что уж. Я пойду.

– Осталась бы на ночь.

– Не-а.

Марина оделась.

– Пока.

– До свидания.

Проводив подругу, Нина села на кухне за стол и от нахлынувшей жалости к себе заплакала.

V

Среди ночи в квартире Залесских резко и протяжно зазвонил телефон. Павел Семенович осторожно, чтобы не потревожить жену, поднял с мягкой перины свое тучное, но еще крепкое, несмотря на пенсионный возраст, тело, вышел в коридор, снял трубку.

– Слушаю.

– Это Павел Семенович?

Далекий женский голос спрашивал вежливо и почтительно.

– Да.

– Сегодня утром скорый поезд «Варшава – Москва» прибывает в Минск. Встречайте своего друга. Встречайте.

В последнем слове, показалось Залесскому, были повелительные нотки.

Он хотел было спросить, кого именно встречать, но услышал короткие гудки. Повесив трубку, недоуменно подумал: «Кто бы это мог быть?..» Не находя ответа, поплелся в спальню. Заметив в приоткрытую дверь Марининой комнаты пустую кровать, раздраженно подумал: «Гуляет, паскуда… Третий час ночи…»

В спальне Павел Семенович помалу успокоился, но сна уже не было – из головы не выходил телефонный звонок и холодно-вежливый голос: «Встречайте…» Разболелась голова.

Залесский опять встал, рассеяно поглядел на жену. Раскинувшись на широкой кровати, она спала. Из-под расстегнутой ночной сорочки виднелась дряблая шея и расплывшаяся грудь.

– Черт бы все побрал, – прошипел зло Павел Семенович.

Выпив таблетку анальгина, он оделся и вышел на улицу. Не замечая сырости, долго стоял, пока поймал такси.

Ночь неторопливо таяла. Неоновая вывеска «Вокзал» призрачно глядела своими зелеными глазами на бледный восход солнца, слегка окрашивающий небо. На Привокзальной площади в несколько рядов стояли такси – ждали скорый поезд. Перрон дремал. Лишь в зале ожидания было многолюдно. У буфета выстроилась длинная очередь. Павел Семенович встал в нее. «Встречайте…» – не покидала его тревожная мысль.