Анатолий Резанович - Полынь-вода

Заходящее солнце уже золотило деревья. Отражаясь в воде, прыгало по волнам. Лес начал тускнеть. Над ним растворялась едва заметная дымка испарины. Сладко пахло прелью.

VII

Молодежи в клубе было мало: буйный паводок крепче родительского слова держал рубежских хлопцев и девчат по домам. Те, что пришли, уместились в зале для танцев на скамейках. Сидели, подпирая холодные, выкрашенные в зеленый цвет стены, скучающе поглядывали на две-три отчаянные пары, что кружились под заезженные хрипловатые пластинки, перекидывались незначительными фразами.

Несколько парней стояли у дверей, молча курили.

– Может, потанцуем? – предложил Алексей Гале.

– Не хочется, – отказалась она. – Лучше пойдем, погуляем…

Провожаемые любопытными взглядами, они вышли из клуба и, не сговариваясь, направились к реке.

– Ты чего такая грустная? – спросил Алексей.

– Так.

Девушка пожала плечами.

– Что-нибудь дома?

– Не знаю, – Галя улыбнулась, но улыбка вышла какой-то виноватой, жалкой. – Как-то все не так у нас.

– Почему?

Алексей с тревогой взглянул на Галю.

– Ты опять уезжаешь.

– Я приеду.

– Приедешь… Не в этом дело. Я хочу, чтобы мы постоянно были вместе. А то ты – там, я – тут. Боюсь я чего-то, боюсь… Да и мать моя недовольна. Говорит, обманешь ты меня.

Да ты что?.. – Алексей обнял Галю, прижался щекой к ее пахнущим мятой волосам. – Мы будем вместе, подожди немного…

Сказав это, Алексей замолчал: он не знал, когда это будет. И будет ли вообще. Жизнь, вначале такая простая и ясная, особенно в школьные годы, оказалась гораздо сложнее и труднее. Отслужив два года в армии, Алексей оказался на распутье: не было пока ни профессии по душе, ни квартиры в Минске, где работал, ни денег в запасе. И будущее виделось смутно, как дальний тополь в ночи.

Галя, почувствовав невеселое настроение Алексея, взяла его за руку:

– Я буду ждать.

– Ты правду говоришь?

– Да…

Алексей благодарно сжал мягкую ладонь Гали.

– Я часто думаю о жизни. Вообще о жизни и своей личной в частности. И знаешь, пришел к выводу: человек по своей природе не слабый, но только в том случае, если к чему-то стремится.

– А ты к чему стремишься? – прямо спросила Галя.

– Для начала твердо стать на ноги.

– В каком смысле?

– Во всех смыслах, – прямо ответил Алексей. – В профессиональном, материальном, служебном, если хочешь. Только в этом случае можно быть собой. В хорошем смысле этого слова. Жить для себя, своих близких, просто для людей.

– Наверное, это немало, – предположила Галя.

– Наверное, – согласился Алексей.

Река встретила их холодом. По ее свинцово-темной поверхности гулял порывистый ветер. На затопленные огороды, улочки и переулки волны выбрасывали грязную пену. Чаква предостерегающе шумела.

– Хочу тебя спросить кое-что…

Алексей замялся.

– Спрашивай.

– Ты извини… Говорят, жених у тебя в Долине есть…

Галя смутилась.

– Навязывается там один…

– А ты?

– А что я… Мне ты люб…

– Гляди, – отгоняя недобрые мысли, обронил Алексей. – Я делиться тобой ни с кем не буду.

– Точно?

Девушка смотрела прямо, испытующе.

– Я сказал, – отрезал Алексей.

Галя повеселела, довольно проронила:

– Хорошо…

Они хотели идти домой, как услышали шумные всплески воды: кто-то плыл в лодке. Когда они приблизились, Алексей узнал в ней Еремеева. Лодка свернула в ближайший переулок, уткнулась в песок. Илья матерно выругался. Спустя минут пять, сгибаясь под тяжестью лодочного мотора, который, по всей видимости, испортился в пути, Еремеев неуверенно протопал в сторону Каменки – улицы, вымощенной булыжниками.

Алексей с Галей переглянулись и пырснули со смеха.

Илья остановился, глянул в их сторону. Никого не увидев, побрел дальше.

– Пора и нам. – Галя взяла Алексея под руку. – Ночь, а мы гуляем…

– Пошли…

В спящем селе мерцали редкие огоньки. В густеющей тьме неба показалась на мгновение вечерняя звезда – Венера. Ее отражение золотой каплей упало на чернеющую воду, игриво качнулось и тут же исчезло.

IX

Евсей, несмотря на поздний час, еще не ложился. Сидел возле открытой грубки, грел свои старые кости. У ног его терся облезлый черный кот с оборванными ушами. Кот часто и надолго пропадал из дома, но всегда возвращался. Перед самым паводком, после недельной отлучки, он опять появился в доме. И теперь сидел с хозяином, скрашивая его одиночество.

Дрова уже догорали. Евсей тяжело поднялся, достал из шкафчика начатую банку кильки, дал коту.

– Ешь.

Кот лизнул и отвернулся.

– Паскуда, – обозвал кота старик.

Он взял банку, поставил обратно. Снова сев к грубке, тупо уставился на затухающий огонь. Тепла от него уже не было, но вот от углей исходил жар. Он впивался в кожу Евсея, проникал внутрь, до самых костей. Жар нагонял дремоту.

Со двора вдруг донеслось глухое рычание собаки, короткий лай. Евсей насторожился, неохотно поднялся, зашаркал к окну. Откинув занавеску, стал вглядываться в густую темень. Возле калитки кто-то стоял. Надо было идти, посмотреть, кто это. Суетливо потоптавшись, Евсей надел телогрейку, вышел на крыльцо. Тревожно спросил:

– Кто там?

– Собаку привяжи, – хрипло раздалось из темноты.

По голосу старик узнал Еремеева. «Принесло», – подумал зло.

Включив фонарь, что висел над дверью, прикрикнул на собаку:

– Ляг!

Овчарка зарычала и пошла в дальний угол двора. Шатаясь, Илья подошел к Евсею.

– Добрый вечер.

– Кому добрый, кому не совсем, – хмуро проворчал старик, невольно отворачиваясь и отступая от удушливого перегара гостя.

– Ты что ж, не рад? – недобро щуря припухшие глаза, спросил Еремеев. – Не рад?!

– Рад, рад…

Евсей, зная буйный характер пьяного Ильи, трухнул.

– Рад – угощай. – Еремеев подобрел. – Как-никак, а я гость.

– Чем же я угощу?

– Самогоном.

– Да откуда ж он у меня?.. Нет самогона.

– Не бреши. – Илья предупреждающе покрутил корявым пальцем перед прыщеватым, облезлым носом Евсея. – Я носом чую…

Пьяный Еремеев часто ходил по домам, где выпрашивал, а где требовал выпить. Бывал он и у Евсея.

– Я чувствую, – повышая голос, проговорил Илья. – Выпить у тебя есть!..

Старик, понимая, что от Ильи так просто не отделаешься, повернулся и молча поплелся в дом. За ним, спотыкнувшись на пороге, ввалился Еремеев. Расстегнув мокрый кожух, долго шарил глазами по комнате, служившей кухней и передней одновременно, примериваясь, куда бы его повесить. Наконец заметил на стене гвоздь. Повесил на него. Не снимая шапки, бухнулся за стол.

Евсей принес из кладовой полбутылки мутной сивухи. Подумав, достал из шкафчика недоеденную рыбную консерву, кусок сала, черствый хлеб.