Сергей Колчин - Еврейское щастье

Все последующие четверо суток они друг от друга не отходили, даже спать под одним пледом заворачивались.

Когда уезжали, тетка весь багажник лендровера костями для Арафатки забила. Буренку свою, кормилицу многолетнюю, ей забить пришлось ржавой кувалдиной. Арафатка моя долго подружке своей задушевной лапой сквозь стекло махала, даже когда совсем в точку тетка Шнипперсона превратилась.

На границу подъехали ближе к вечеру, после трехчасового намаза.

Дивлюся, знакомый таможенник в носу у себя шмонает. Делает вид, что не замечает нас с Арафаткой и лендровером. Досматривать не идет. А что, я вас спрашиваю, с Украины тащить? Какие такие незалежные залежности? Тут фура подоспела на Европу. Таможенник к ней прицепился. Так само собой разрешилась неловкость промеж нас троих.

Поэтому подошел ко мне только пограничник. Паспорт проверил, хотел было отпустить, но попутал чего-то и права попросил. Протягиваю ему временное разрешение, так беднягу перекосило всего. На кипеж потянуло.

– Кто вас в Украину пропустил? Без прав нельзя! – вспомнил он русский.

– Ты пропустил, – не растерялся я.

– Шо ты брешешь?

– Я ж тебе сто долларов дал!

Пограничник досадливо махнул рукой и выпусти-таки за пределы. Наконец-то мы дома! С Арафаткой и лендровером моим заднеприводным.

Возвращаюсь в Москву весьма довольный, что поручение Якова Моисеевича хорошо исполнил. Едва МКАД пересек, как руки зачесались. Правая по мастерку скучает, левая – по валику. Обыкновенное дело. Я без работы долго не умею.

С Арафаткой мы с того времени частенько встречаемся. Мне ее Яков Моисеевич, когда сам не может, выгуливать доверяет. Только в наморднике, это уж вынь да положь! Я ее планирую со своими детками познакомить. Когда те вырастут, конечно. Дай боже им такого же еврейского щастья, как у их папочки любимого!

Случай в Энске.

Стою я на стремянке, стену домалевываю, как подходит ко мне прораб наш Шнипперсон Яков Моисеевич собственной внушительной персоной. «Вижу, – говорит, – Соломон, что работу свою ты закончил. Окажи милость, мать твою перемать, слетай на денек в Энск. Там наш (в этом месте его слова привести мне воспитание не позволяет, пусть будет „пипи“) субподрядчик в гостинице косметику делал, так забыли стенку одну в туалете докрасить, луч поноса им немытый».

– В мужском? – задал я вовсе глупый, недостойный моего происхождения вопрос.

– В том то и беда, что в женском, будь он неладен, – огорошил меня Шнипперсон. – Так что без тебя, Соломоша, никак.

Вот те на! А как же день рождения у Кобзона? Накрылось, выходит, день рождения у Кобзона. Теперь обидится народный аж всей эсэсэрии, хоть никакой вины за мной нет. Это все Яков Моисеевич удумал.

Звоню имениннику с тяжелым сердцем и грустью из-за того, что из-за клозета недокрашенного такого человека огорчаю:

– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович!

– Привет, Соломоша, шалом, дорогой. Гутен абенд, монами! Салям помалейкум.

– Вы уж простите меня, но на ваш день рождения никак не смогу, – без подготовки огорчаю я великого певца современности, ну да он в Афгане был, выдержит сердце. – Шнипперсон в командировку посылает. Но подарок за мной, даже не сомневайтесь. Уже завернул икону Грека из личной коллекции. Иоанн Предтеча. В хорошем состоянии. И визу американскую обещают для вас на днях. Я в Госдепе справлялся.

– Как же так, Соломончик? Все ж гости оповещены, что ты будешь. Испорчен праздник.

– Вы же знаете, что если Шнипперсон посылает, то спорить бесполезно, а то еще дальше пошлет, откуда вовсе не возвращаются.

– То-то и оно, что знаю. Ладно, воротишься, отзвонись. Посидим в хорошем ресторане. Вина попьем. Спою твою любимую.

Расстроился я очень, что самого Кобзона огорчил. Вместо Славянского базара мне теперь полтора часа в самолете трястись. В Энск только небольшие летают. Старье внутренних авиалиний. На них весь металлолом оживает. В бизнес-классе кресла чуть шире обычных, наш экскаваторщик Изя Обершмуклер, пожалуй, едва ли поместится, а хавчик, так и вовсе одинаковый, что для випов, что для простых граждан, невыдающихся ничем. Стандартный антижелудочный набор.

Кое-как долетел. Чудом не вырвало на трапе.

Встретили меня отвратительно. Какой-то патлатый парнишка с приплюснутой харей держал табличку «Соломон». Я к нему, так этот недоношенный привел меня к вшивой облупленной пятерке с вмятиной на капоте. Отвез в «Интурист», так не поверите, там даже полулюкса нет. Вселили, как последнего чмошника, в номер высшей категории. Это что-то! Туалет и душ совмещенные, компьютера нет, климат контроля нет, халат один. С дыркой в кармане! Двадцать телевизионных каналов, из них только два спортивных! Минибар полупустой. Каюсь, вспомнил тут нехорошим словом Якова Моисеевича. Удружил!

Кто останавливался в эмиратском Интерконтинентале, тот меня поймет. И уж, можете не сомневаться, никакого сравнения с президентским номером в Рэдиссон Славянская. Я там как-то завис с одной привередливой барышней, так хотите верьте, хотите нет, но после моя спальня в Горках мне не очень казалась соответствующей, хоть та породистыми деревьями отделана и меблировка заграничная не из простых магазинов. Все по спецзаказу доставлено. Собирали самые, что ни на есть, натуральные немцы – носители языка, а я на них покрикивал. Те даже не кривились, только битте щен, данке щен. Яя. Гут, гут. На обед я им пиво разбавленное выставил. Пили, как миленькие, оккупанты недообрезанные. Вот бы бабушка Рахиль порадовалась, кабы дожила.

В целом, как вы поняли, не получил я удовлетворенности от своей временной обители.

Один прок, что на работу не ходить по городу, в холле той самой гостиницы этот обделанный объект недоделанный. Зашел туда в сопровождении директора. Вгляделся. И, правда, работы на три мазка. Директора, чтоб не мельтешил, отослал насчет обеда распорядиться, шапку из газеты «Труд» соорудил, приставил табуретку, макнул кисть и за дело. Минут двадцать малярничал. За это время почти не побеспокоил никто. Только одна дамочка заскочила. Села, замурлыкала песенку. Певичка, наверное. Или из кордебалета, уж больно ножки распрямила. Чуть банку с краской не опрокинула.

Потом отобедали с директором и генеральным менеджером этого, прости господи, отеля пятизвездочного. Не скажу, что особые разносолы подавали, но червячка заморил. От экскурсии по городу наотрез отказался. Что я в нем не видел? Одних фильмов про этот город штук сто смотрел.

Про город Энск (читатель, который понимает за коммерческую тайну, тот меня не осудит, почему я город-герой на великой русской реке Энском называю) ничего плохого сказать не могу. Но аэропорт – полное недоразумение. В туманах оседлых. Когда-то, еще при застойной Совдепии, на этом месте низинном болотная мошкара от квакушек хоронилась.