Алексей Челпаченко - Козацкий шлях

– Я хочь у реестри промеж шляхты був, но в шляхетство так, только ус обмочив… – Панас выставил вперёд толстый свой палец с обгрызенным ногтем и угрожающе поводил им из стороны в сторону перед носом сотника. – Зато я веры батьковской не меняв! – бухнул Чгун.

Мгновенно вспыхнувший страшным гневом Кропи́ва, однако снова совладал с собою, и только старый сабельный рубц начал наливаться тяжёлым багровым цветом – верный признак подступающего бешенства. Глубоко уязвлённый Ян твёрдо положил себе отомстить Чгу́ну и в уме подыскивал верное слово, которое могло бы ударить того в самое сердце. С трудом совладав со своим гневом, он деланно откашлялся и вкрадчиво завёл Чгу́ну крючок под губу:

– А зачем же вольного козака запорожского понесло на Гетманщину?

Панас насторожился, как квочка, увидевшая тень коршуна, но благоразумно промолчал.

– Разве торговать своею саблей да лизать чоботы панству? – торжествующе взвился Кропи́ва.

Несколько растерявшийся Чгун густо засопел и, упрямо избочив голову, сделался удивительно похож на средней величины медведя.

– Я не панству служив, а крулю…

– Брешешь, йолоп 151 151 Йо́лоп (укр. йо́лоп) – дурень, недотепа, болван, остолоп. ! – облил Ян Чгуна ехидной улыбкой. – Брешешь! Ты круля и в очи сроду не видел! Служил ты панству, тому что с их стола и тебе толстый шматок сала перепадал!

– Не больно-то и товстый, – буркнул Панас, уже не радый что связался со злоязыким сотником. – Шо ты Ян прыстав до меня, як репях?

Но было поздно, и примерительный тон Чгуна не возымел на Януша должного действия. Кропи́ву, уже несло как порвавшую постромки лошадь под гору. Всякий знал, что коли сотник вцеплялся в кого-либо в споре, то не успокаивался, покуда не смешивал противника с землёю.

– Может и не толстый…. – Ян прищурился и навёл на Чгуна своё око. – Да видно того куска было довольно, чтобы у пана очи поросячьим жиром затянуло. Но как только прищемили пану-козаку на Гетманщине хвост, он тотчас прибежал до Сечи, визжа как пидсвынок 152 152 Пи́дсвынок (укр. пі́дсвинок) – поросёнок. !

Тут еду́чий сотник, не без таланта изобразил, как толстому и грубому своему голосу Панас пытается придать плаксивые нотки:

– «Братчыкы, риднэньки, вкрыйтэ козаченьку нэщасного, бо його трэкляти ляхы хочуть пидвисыть за шию!» 153 153 «Бра́тчики, рідне́нькі, вкри́йте коза́че́ньку неща́сного, бо його́ трикля́ті ля́хи хо́чуть підві́сить за ши́ю» (укр.) – Братушки, родненькие, укройте козаченьку несчастного, ибо его проклятые поляки хотят подвесить за шею.

– Брешешь, паскуда 154 154 Паску́да (польск. paskúdny) – гадость, мерзость, пакостник, подлец. ! – подскочил как ужаленный Чгун, судорожно шаря на боку саблю. – В пекло 155 155 В пе́кло – здесь в значении «отправляйся в ад» (укр. пе́кло – ад). !

– Замкнш сен 156 156 За́мкнш сен, ты, быдла́ку ха́мски (польск. zámknij się ty bydláku chámski) – заткнись, хамское быдло. , ты, быдлаку хамски! – тоже вскочивший на ноги Кропи́ва, безбожно мешая польские и русинские слова и ворочая налитыми кровью очами, поднёс Чгуну свой костлявый сухой кулак.

– Давно цього 157 157 Цього́ не куштува́в (укр. цього́ не куштува́в) – этого не пробовал. не куштував, пся крев 158 158 Пся крев (польск. psia krew) – в дословном переводе «пёсья кровь». По содержанию близко к бранному «сукин (сучий) сын». ?!

…Вся Сечь знала об давней дружбе Чгу́на и Кропи́вы, хотя, казалось, общего было промеж них столько же, сколько у дубового чурбака с колуном. И вся Сечь знала, что не бывало промеж них такого спора, чтобы они не доходили до прямых, взаимных оскорблений.

Судьба свела их четверть века назад, когда погожим летним вечером Шама́й, ехавший с десятком козаков с волости на Сечь, подъезжал к Жёлтым Водам, где хотел заночевать в возвышающемся над степью урочище.

Шлях был хорошо знакомый и скучный. Из всех незатейливых дорожных развлечений только того и было, что встреча с медведем, которого козаки застрелили. Но ввиду самого урочища, близ Очеретной балки, внимание запорожцев привлекли хлопнувшие в лесу выстрелы, жалобное ржание коня, крики и звон сабель.

Шама́й тотчас велел спешиться у придорожного креста и, оставив с конями двух коноводов, повёл козаков на шум.

Лес тут состоял из столетних разложистых дубов и диких груш, сплошь заросших орешником, боярышником и терном, но местами густые кусты расступались, образуя небольшие поляны, покрытые папоротником, достающим всаднику до колен.

На одной такой поляне их взорам открылась обычная для того железного века сцена, когда право сильного властвовало не только над людьми, но и над законом.

Прислонившись спиною к старому дубу, молодой человек, с окровавленным ликом, судя по обличью как будто шляхтич, отчаянно отбивался от нападавших на него людей. Как видно, перед тем он сидел у костерка, который едва курился теперь, залитый варевом из опрокинутого котла. Тут же понуро стоял разнузданный но не рассёдланый его конь.

С противной стороны Шама́й счёл десяток людей. На юношу, мешая друг другу, наседали двое, однако было заметно, что они стараются не зарубить его, а ранить или выбить саблю. Ещё один, одетый татарином, раскручивал над головой аркан и готовился набросить петлю. Неподалёку, на земле, подвывая и раскачиваясь в беспамятстве, баюкал разрубленную в плече руку четвёртый. Пятого, лежавшего, неловко подвернув под себя ногу, можно было не считать, ибо, судя по чёрному от пороха окровавленному лику, он был застрелен в упор. Чуть поодаль ещё четверо оружных людей, притаптывая ногами от нетерпения и бряцая саблями, держали под уздцы лошадей. Вокруг дуба гарцевал на коне, как видно, предводитель людоловов, по виду тоже шляхтич, и, страшно бранясь, подавал советы нападавшим.

В одну минуту Шама́й оглядел поляну, сделал знак козакам и, поднявшись, вышел из кустов.

В первую миг, распалённые азартом душегубы совершенно не обратили на него никакого внимания, ибо Шама́й оказался у них за спиною, так что он был принуждён выкликнуть довольно громко и насмешливо: «Бог в помощь!».

Неожиданное явление за спинами запорожца, и ещё более неожиданная своею неуместностью фраза произвели на лихоимцев такое ошеломительное действие, как если бы посреди тихого, ясного и солнечного дня, внезапно грянул гром. Все поворотились на окрик и в изумлении воззрились на козака, непринуждённо отряхивающего жупан.

Юноша, тяжело дыша, опустил саблю и в изнеможении опёрся спиной о дерево. На поляне воцарилась мёртвая тишина, нарушаемая лишь гудением хрущей над цветущим кустом дикой вишни и тоскливым завыванием раненого.

Первым опамятовался шляхтич на коне. Подняв его на дыбы, так что показалась набитая меж задних ног желтоватая пена, он в два прыжка встал перед запорожцем. Тревожно и зло, озираясь бегающими во все стороны очами, лях выпалил: