Натали Стердам - Дети больших дорог. 1,5 года в пути, 32 страны, 100 городов

Завидев одинокого мальчика, заехавшего на заправку купить сигарет, я осторожно подплыла к нему с вопросом, не в Берлин ли он направляется. «В Берлин» – угрюмо ответил тот. В его ответе я не услышала особого энтузиазма подбирать бродяжек, поэтому просто замолчала, решив не навязываться. Мальчик снова посмотрел на меня и спросил: «Едешь?». Конечно, еду! Все обстояло совсем не так плохо, как мне показалось: на поверку француз Фред оказался отличным парнем и ужасным матершинником. Он довез меня не только до Берлина, но и до бара, в котором в ту ночь работал мой хост – русский немец Артем.

В Германию Артем переехал, когда ему было девять. Несмотря на то, что он безупречно говорит по-немецки и избегает русскоязычного общества, интегрироваться в стране на 100% ему так и не удалось – он все еще не принимает и не понимает чересчур мужественных немок, горящих желанием отстоять свою независимость, на которую уже давно и так никто не посягает. Год назад Артем открыл бар, из которого совершенно невозможно уйти: хочется лежать на мягких диванах среди свечей, говорить с кем-нибудь творческим о чем-нибудь неважном, слушать дурную русскую песню с немецким припевом «Eins, zwei, drei! Schicke schicke Schweine!» 31 31 Eins, zwei, drei! Schicke, schicke Schweine! (нем.) – «Один, два, три! Шикарные, шикарные свиньи!». Строчка из песни певицы Глюкозы. и смотреть, как подпевают, танцуя на столах, местные… В вечер воскресенья, когда я вползла в бар с рюкзаком наперевес, Артем и компания провожали друга Хенрика, который купил лодку и в недалеком будущем улетал на Фиджи зимовать. Отличный план.

Почти сразу после вечеринки я почувствовала, что заболела. Обложившись лекарствами, один день я умирала в постели на фоне золотой осени в Берлине, весь второй день пыталась ожить. Абсурдное время, когда больше всего хотелось часами бродить по улицам, но вместо этого я была вынуждена часами проводить время с градусником, закутавшись в одеяла. Отвратительное самочувствие превращалось в невыносимое на фоне звонков мамы, которая в слезах сообщала мне, что ей стыдно рассказать кому-нибудь о такой дочери. Какой – такой? Я бросила работу в офисе и ставшую до боли родной и знакомой Москву ради путешествия автостопом без денег. Мне двадцать четыре, у меня все еще нет дома, мужа и детей. Сейчас, когда я пишу эти строчки, ситуация нисколько не изменилась, разве что декорации стали другими: я больше никуда не еду и ниоткуда не возвращаюсь, в пятницу вечером я сижу в пустом баре далеко от центра Вены и подбираю слова для того, чтобы рассказать свою историю. Мне двадцать семь, у меня по-прежнему нет дома с садом, мужчины с сильными руками и красивого сына с сердцем бога. Иногда я думаю, что каждому в жизни отмерено определенное количество любви, и я свой лимит израсходовала, а значит, останусь одна на дороге, но стараюсь гнать от себя эти мысли. Правда в том, что с возрастом найти человека, с которым взаимно захочется остаться и в горе, и в радости, все сложнее. Правы те, кто женятся совсем молодыми – позже первые свидания все больше напоминают собеседования.

Сбив температуру и обмотавшись шарфом, я все-таки вышла в город. Прогулявшись немного, пришла в бар к Артему. При дневном свете магия рассеялась, и стало хорошо видно залитые воском подсвечники, еще неубранные после вечеринки пустые бутылки, и грязные стаканы. Внезапно раздался звук смс – на третий день пребывания в Берлине мобильный оператор прислал мне сообщение с текстом «Добро пожаловать в Андорру». Вот уж спасибо, куда-куда, а в Пиренеи в ближайшее время я точно не планирую возвращаться. Если куда мне и было нужно, то в Аргентину, поэтому, пока хозяин на пару с приятелем старался облагородить помещение, я решила разобраться с билетом в Латинскую Америку – больше откладывать было нельзя. Проверила финансы: моих собственных денег – шестнадцать тысяч рублей, еще несколько тысяч прислали сопереживающие и просто неравнодушные (спасибо Геннадию, Жене Давыдову и Сергею Гнедкову), десять – добавили родители. В сумме выходило что-то около тридцати-тридцати пяти тысяч.

Я задумалась над тем, чтобы не ехать в Грецию, а сэкономить время и деньги, но большие носатые греки, сиртаки и древнегреческие храмы безудержно влекли меня к себе. Тогда я еще не догадывалась о том, какие противоречивые дни ждут меня в Салониках и в Афинах… Итак, дрожащей рукой я нажала на кнопку «Купить», и точка невозврата была пройдена. В период с 16 по 18 ноября меня ждали три самолета. Утром 16 ноября я должна была полететь из Афин обратно в Берлин, откуда, на следующий день – в Мадрид (Виталик, пророчески сообщивший на прощание, что я еще вернусь, оказался прав), и только из Мадрида мне предстояло сесть в самолет до Буэнос-Айреса. Пути назад не было. Осознав это, я впервые почувствовала страх, смешанный с любопытством. Я прибуду на другой континент с сотней евро в кармане. Из-за того, что я не говорю по-испански, найти работу будет почти невозможно. Тем не менее, я была уверена, что не загнусь под мостом. Моя личная философия и жизненный опыт доказывали, что мир никогда не даст пропасть: даже если ты стоишь на краю пропасти, кто-нибудь протянет тебе руку, и не даст сорваться. Вопрос в том, чья это будет рука.

Незадолго до того, как я приехала в Чехию, мне пришло сообщение от знакомой: «Каждый раз, когда я бываю в Праге, и кто-то из моих знакомых бывает в Праге, становится ясно, что мы были в разных городах». Не сразу, но я поняла, что она имеет в виду. Эта, октябрьская Прага две тысячи тринадцатого, показалась параллельной версией города, в который я приезжала два года назад. В тех днях было много смеха и куража, ни одной минуты мы не были трезвыми. Мы пили с прохожими, подпевали незнакомым песням, плавали на лодке по Влтаве ночью, стояли посреди Карлова моста в страшную грозу, еще не зная, что именно от этого воспоминания через несколько лет будет щемить сердце… В этот раз я видела то, что осталось незамеченным тогда – другие места, другие улицы. Оставшись наедине с городом, я оказалась в Праге, какую никогда не знала и не помнила – усыпанной цветными листьями, по-осеннему прохладной, тихой и волшебной. Однако прошлое никуда не делось, прошлое все еще было повсюду, город бережно хранил его для меня: вернувшись на Староместскую площадь, я почти поддалась искушению поверить, что того гляди Прагу окутает август, Лерка выйдет из-за угла в своем сарафане (смеющаяся, как всегда, и такая же красивая), а летняя гроза триумфально догонит нас прямо на Карловом мосту, намочив бумажную карту, после чего мы будем долго сидеть в фойе отеля, потому что потеряли ключ от номера.

Я была одна, но меня не оставляли мысли о том, что не Париж, а Прага – город любви, в котором даже безнадежно разбитое сердце способно возродиться заново. Сейчас я понимаю, что это была одна из множества иллюзий. Триумфальная арка и часовая башня – не более чем декорации для любви, но не ее начало.