Егор Авинкин - О мостах и о тех, кто на них обитает. Роман-путеводитель

Когда момент волшебства прошёл, и к нему вернулась дневная резвость мысли, он отправился в ванную. Принял душ, затем почистил зубы, отвлекаясь на вид из маленького окошка. Оно выходило в узкий и грязный двор-колодец. Совсем как дома.

Завтрак был накрыт на первом этаже – вернее, на нулевом, rez-de-chaussée – именно так расшифровывалась аббревиатура RC на кнопке в лифте. В комнате рядом со стойкой консьержа были плотно расставлены столы, каждый с четырьмя стульями и четырьмя комплектами континентального завтрака. Круассан, pain au chocolat, джем и сливочное масло. На буфете – кофе в кофейнике и апельсиновый сок в стеклянном кувшине. На маленьких тарелочках – свеженарезанные ломтики ветчины, колбасы и сыра, жареные сосиски и грудинка, сочащиеся жиром, а также мюсли, которые всё равно никто никогда не ест – не для того в отпуск ехали.

Когда Данила спустился, за одним из столов уже сидели два человека, грузная женщина средних лет с опасливым взглядом и девочка лет двенадцати, мрачно жующая круассан, мать и дочь. По их негромким репликам он понял, что они тоже русские и громко пожелал им доброго утра. Девочка чуть не поперхнулась, женщина вздрогнула и, не посмотрев ему в глаза, ответила что-то соответствующее испуганным голосом. Данила мысленно пожал плечами и пошёл наливать кофе.

Если бы он обладал большим опытом путешествий, он бы знал, что русские терпеть не могут встречать своих соотечественников в других странах. Сложно сказать, с чем это связано. Находясь за границей, русские вообще не любят признавать то, что они – русские. То ли дело в робости, чувства неполноценности перед европейцами, боязни опозориться у них на глазах. Страшнее этого может быть только опозориться на глазах соотечественника.

Наконец с завтраком было покончено, Данила ненадолго заскочил в номер, чтобы собраться, и вскоре вышел на улицу Richer, которая постепенно становилась знакомой. Вместо плоского, грубо намалёванного задника, призванного изображать «типичную парижскую улицу», проступала наконец улица настоящая, объёмная, с трещинками на штукатурке и окурками на тротуаре, со своими звуками и запахами, а главное – с живыми, спешащими куда-то пешеходами. Путь, связывающий гостиницу и станцию метро Cadet, который так озадачил его в первый день, сегодня занял минут пять быстрого шага. Даня спустился по лестнице в метро. Обратиться к кассирше он почему-то постеснялся, а потому обратился к беспристрастному автомату по продаже билетов. Автомат ему даже понравился – устройство с потёртыми, металлически лязгающими кнопками и современным цветным дисплеем пришло, казалось, из старых фантастических фильмов, изображающих будущее в 2001 году. Разобравшись, он смог приобрести carnet – комплект из десяти билетов, и отправился к турникету. Когда серые пластиковые створки распахнулись перед ним, и Даня начал движение, сзади к нему вдруг прильнуло чьё-то тело и настойчиво, но не грубо подтолкнуло вперёд. От неожиданности он послушно прошёл сквозь турникет, и лишь тогда увидел стройную невысокую брюнетку, которая тут же побежала дальше с хихиканьем и лишь бросила на бегу жизнерадостное «Merci!». Даня тоже рассмеялся и подумал: «Ну вот и сделал доброе дело, провёл безбилетницу в метро».

Даня спустился белым кафельным коридором на платформу. Над платформой висело табло, которое показывало, сколько секунд осталось до прибытия поезда. «Забавно, у нас в Питере табло показывает, сколько времени прошло после прибытия последнего поезда. Может, в этом можно поискать корни русского менталитета, особенность мышления?» Однако от этих поисков пришлось отвлечься, потому что на станцию пришёл поезд, в полном соответствии с показаниями табло. Уже приобретённый опыт подсказал Дане, что для того, чтобы открыть дверь, нужно открыть защёлку на ней, но всё же опыта оказалось недостаточно для того, чтобы сообразить, что делать это лучше правой рукой – когда он сделал это левой, резко открывающаяся дверь больно ударила его по ладони.

В вагоне он занял место у противоположных дверей. Проехать нужно было пять остановок, до станции «Palais Royal – Musée du Louvre». Даня начал сочинять пост в блог:

Парижское метро

Станции метрополитена – однообразные, отделанные белым глянцевым кафелем. Отличить их друг от друга можно лишь по табличкам с названием станции на тёмно-синем фоне и, при наличии определённого опыта, по набору рекламных плакатов на стенах. Поезда белого цвета с бирюзовыми полосками, украшенные эмблемой парижского метро – схематичным изображением Сены, которое подозрительно похоже на силуэт чьего-то лица в профиль. Перед прибытием на станцию женский голос объявляет её название. Два раза, и в первый раз с какой-то неуловимо вопросительной интонацией, а во второй уже утвердительно, с удовлетворением – «Pyramides? Pyramides». Поезда передвигаются на резиновых колёсах, что вроде бы снижает шум, но из-за извилистости туннелей и приличной скорости нужно судорожно хвататься за поручни, а поскольку станции располагаются очень близко друг к другу, в пределах одной минуты езды, то приходится постоянно держать руку на пульсе, чтобы не проехать нужную. Нет здесь этого томительного, сжимающего сердце, вневременного существования в переездах питерского метро

Парижское метро деловитое, оно техничное и потому скучное. И именно поэтому смотреть здесь можно только на людей. Если хотите увидеть настоящих парижан, спуститесь вниз и проведите пару часов в радужном лабиринте метрополитена.

В поезд зашёл некто, по виду – клошар. Во всяком случае, одет неопрятно, лицо грязное и небритое. Но одежда не лишена элегантности. Например, на шее небрежно повязан шарф. Так вот, поезд тронулся, от толчка клошар пошатнулся (не исключено, что он был слегка пьян), схватился за столбик посреди вагона и по инерции обернулся вокруг него. Это было так изящно, словно бы они специально задумал совершить пируэт, чтобы поразвлечь пассажиров. После этого он, все с тем же исполненным достоинства видом, уселся на сиденье.

На следующей станции в вагон зашло довольно много людей. В проходе стоял слепой мужчина и держался за поручень. Другой пассажир пытался протиснуться и довольно грубо сдёрнул руку слепого, потому что она мешала ему пройти. Когда же он увидел, что этот человек слепой, он несколько раз извинился, очень искренне и проникновенно. Слепой ответил: «Ничего страшного, месье, я тоже прошу прощения за то, что помешал Вам».

А вот и моя станция.

Даня вышел на поверхность и сразу окунулся в водоворот туристов. Они шуршали картами, щёлкали фотоаппаратами и галдели на всех языках. Лувр, как бурая губка, впитывал в себя своими широкими порами эту разноцветную толпу под снисходительными взглядами каменных статуй на фронтоне. Лувр заманивал к себе обещанием какого-то волшебства, и пройдя сквозь узкую арку, Даня увидел стеклянное чудо – ту самую пирамиду. Она вызывает много споров, кто-то говорит, что она портит лик Парижа, кто-то просто считает её безвкусицей. Но солнце ласкало её гладкие поверхности и отражалось от её граней, а сквозь её воздушное тело был виден всё тот же Лувр напротив – но теперь он беспрестанно искажался и менялся, и казалось, что каменный дворец, разлёгшийся вокруг, является лишь наивной человеческой попыткой воссоздать, скопировать те невозможные, пластичные стены, стены идеальные, скрытые в глубине стеклянной гробницы.