Егор Авинкин - О мостах и о тех, кто на них обитает. Роман-путеводитель

Их роман развивался по типичному сценарию романа между одноклассниками. Общие интересы, общие планы – всё это не имело значения, важна лишь была принадлежность друг другу, ладошка в ладошке, её рюкзак на его плечах. Класса с седьмого они стали неразлучны. Гриша провожал её после школы до парадной и ждал во дворе, пока она не помашет рукой из окна. Он водил Катю в кино и покупал там попкорн. Они вместе ходили на каток на Крестовском острове. Когда после катания они спускались на эскалаторе в метро, разгорячённые и счастливые, Гриша неожиданно притянул её к себе и впервые поцеловал, не в щёку, а сразу в губы. Когда Катя вернулась домой, она села на кровать и расплакалась.

В классе их отношения воспринимались с уважением. На фоне прочих несчастных влюблённостей, неизбежных в этом возрасте, их союз выглядел солидным и взвешенным. Классная руководительница наотрез отказалась посадить их за одну парту, и поэтому Катя, круглая отличница, сидевшая за первой партой, могла лишь спиной чувствовать присутствие любимого. На выпускном они стояли в обнимку на носу теплохода, медленно плывущего в сторону разведённого Дворцового моста, и кричали что-то радостное, и крик их отражался от воды, от сонных фасадов дворцов на набережной и улетал вверх, в небо.

Проблемы начались после окончания школы. Катя поступила на филфак, Гриша – на матмех. И хотя вечера они, как и прежде, старались проводить вместе, в них обоих нарастало ощущение шаблонности, неискренности. Новые занятия, новые знакомые вставали между ними. Катя с ужасом поняла, что их отношения по большей части основывались на учёбе. Раньше они помогали друг другу с уроками, он ей – с алгеброй, она ему – с иностранным языком. Теперь это было не нужно, и уроки свои они делали сами. Копилась усталость, раздражение. Обидевшись на какую-то ерунду, Гриша уехал на дачу с друзьями без неё. Она в отместку поехала с родителями на свою дачу – кстати, родители, которые были не в курсе душевных переживаний дочери, весьма удивились её проснувшемуся интересу к копанию грядок. По возвращении Катя и Гриша встретились в кафе на 7-й линии. Должно было состояться примирение, однако Гриша, сначала заикаясь, но потом взяв себя в руки, признался, что изменил ей. Катя разрыдалась, хотела влепить ему пощёчину, но – удивительно, она боялась сделать ему больно. Спустя неделю она простила его, что, кажется, стало большим сюрпризом для него. В любом случае это уже ничего не могло изменить. Их отношения завяли. Холод его руки пугал её, она боялась его прикосновения. Вскоре, в ходе сухой sms-переписки было принято решение расстаться. Катя прорыдала всю ночь, а когда утром вышла на кухню с распухшим лицом, увидела, что мама жарит яичницу. Мама обняла дочку, и та снова почувствовала себя маленькой девочкой, которую укрывают пледом – тёплым и кусачим.

Яичница пригорела – и в воспоминаниях, и наяву.

Теперь, как и тогда, Катя была одна, на родительской кухне – и это ли не лучшее место на свете? От Гриши осталась навеки прилипшая, несмываемая тень на стене и магнитик на холодильнике из Греции, куда он ездил вместе с родителями в девятом классе – кстати, почему она до сих пор его не выкинула? От Дани же не осталось ничего, потому что он здесь никогда не бывал, но мозг послушно рисовал его силуэт на стуле и примерял к нему тень первой школьной любви.

За завтраком Катя открыла родительский ноутбук – дурная привычка, за которую её отчитывал Даня. Поэтому так она поступала только в минуты полного одиночества, подобно коту, усвоившему, что залезать на стол нельзя только в присутствии хозяев. Вчерашние приключения вызвали у неё желание срочно прикоснуться к жизни других людей. Она посетила все соцсети, в которых была зарегистрирована, проштудировала твиттеры и живые журналы знакомых, разглядела во всех подробностях фотографии, выложенные ими на всеобщее обозрение. Она удовлетворяла жажду событий. Ей хотелось знать, быть абсолютно уверенной в том, что мир вокруг не остановился, что он продолжает вращаться, как и всегда. Кто-то вернулся с рыбалки и хвастался теперь уловом, кто-то посетил модный клуб, игру в мафию или концерт в Ледовом, кто-то просто погулял по городу. В любом случае, жизнь кипела, бурлила, выплёскивалась через край, и так соблазнительно было погрузиться в эту кастрюлю, приобщиться к всеобщему – банальному, мечтательному, восторженному, циничному, пошлому – существованию.

Заметила она и записи Данилы в блоге. Пробежала глазами, не вникая в суть, и всё равно услышала его голос, а вместе с ним упрёк и что-то, похожее на нравоучение. Эти же нотки нравоучения Катя слышала и раньше, в разговоре с ним, и, в зависимости от настроения, они либо чуть-чуть раздражали, либо вызывали чувство гордости, когда при этом присутствовали другие люди. Легко гордиться любимым человеком, которого считаешь умнее себя, но легко ли его при этом терпеть?

Катя открыла свою почту, на которую никто никогда не писал. Там было письмо от Дани. Увидев его имя, увидев первые строчки письма (« Катя. Ну вот я и уехал. »), она испытала невероятную свободу, которая заключалась в том, что она имела право закрыть при этом ноутбук, как закрывают надоевшую книгу – с силой, с выдохом, с облегчением. От удара кофе с молоком перелился через край, и бежевая лужица обняла подножие кружки. Вытерев её носовым платком, она подпёрла голову рукой и покосилась на окно. Собирался дождь.

Дождь шёл почти весь день. Он изо всех сил хлестал по городским стенам, по мостовым, по гулким крышам автомобилей. Водосточные трубы, захлёбываясь и клокоча, извергали воду, разбившуюся о поблёскивающие крыши. Лужи растекались по асфальту и пузырились от ударов капель. Капли били беспорядочно, не считаясь с потерями, каждой из них важно было лишь вымыть собой по песчинке, по микроскопическому камешку и унести их с собой в канализацию. Дождь хотел смыть этот город, утопить, втоптать его в грязь, из которой он возник так противоестественно, вопреки законам природы и здравому смыслу. Дождь хотел уничтожить эту досадную помеху между ним и землёй, возникшую так недавно, но вызывающую такую бессильную злобу природы. Вода в Неве, подобно сонному питону, продолжала невозмутимо наблюдать за происходящим, и хоть и лишена была отчаянности своих небесных собратьев, всё же не отказалась бы под шумок дотянуться до ног ничего подозревающих пешеходов и утопить их в своём ненасытном брюхе, рядом с их бутылками и жестяным банками. Но сил не хватало, былые наводнения, торжества мстительной природы, остались в прошлом. Выплеснув всю свою агрессию и убедившись затем, что город всё ещё стоит на месте, дождь словно бы смирился и перешёл в спокойную, даже немного нежную стадию, принялся убаюкивать город своим журчанием и ритмичным постукиванием по карнизам.