Константин Зарубин - Не люби меня осторожно. Рассказы и повести. 1999-2007

– Они только этих заметили. Больше никого. Повезло нам, – выдохнул Игорь. Его лицо заливал пот.

К тем трём автоматам, которые у нас уже были, прибавились ещё три. Один достался мне. Мужчина с неизвестным именем засунул в мои карманы два запасных рожка, объяснил, куда нажимать и откуда в таком случае вылетают пули, и показал, как всё это безболезненно держать. Я поблагодарил его и покорно перекинул автомат через плечо.

Когда мы пошли дальше, выяснилось, что исчезла Татьяна. Нас осталось двенадцать.

Игорь сказал, что от дороги до границы должно быть не больше трёх километров. Теперь мы шли немного быстрее. Довольно скоро впереди показался просвет. Метрах в ста от края леса мы остановились. Антон вызвался пробраться дальше и осмотреться.

– Там граница? – шёпотом спросила одна из женщин.

– Да, – Игорь присел на землю, подпирая спиной покосившуюся старую сосну.

– И мы что, её перейдём? – женщина недоверчиво посмотрела на него.

– Попробуем.

– А нас… не убьют?

– Убьют, конечно, – уверенно сказала Света. – Нас обязательно всех убьют.

– Зачем ты это говоришь? – сказала Ленка. – Могла бы и промолчать. Всем и так тошно.

Света посмотрела на неё тусклыми полубезумными глазами и отвернулась.

– Последние годы здесь не слишком зорко стерегут, – сказал Игорь. – Наши, во всяком случае. Вот финны, наверно, глядят в оба. Такая жопа у них под боком…

– Они… не отправят нас обратно?

– Не сразу. Сразу не отправят. Кто-нибудь говорит по-английски?…

– Я.

– Я.

– Я. Немножко…

– Я по-фински могу, – сказала девушка Антона.

Со стороны границы раздался собачий лай.

– Стой! – заорал кто-то. – Стой!

Было слышно, как Антон бежит обратно к нам, проламываясь сквозь кусты. Его фигура металась между деревьями.

– Куда же он прямо на нас… – с сожалением протянул Игорь.

Спустя секунду началась стрельба. На этот раз стреляли только они и только в нас. Мне показалось, что открыл огонь целый взвод. Сосны вокруг крошились и осыпали нас опилками. Девушка Антона упала рядом со мной. Несколько коротеньких мгновений она лежала неподвижно; потом закричала и стала извиваться всем телом, колотя руками по корням.

Когда очереди прекратились, собачий лай оказался совсем рядом. Его сопровождали грузные бегущие шаги.

– Их двое. Прямо на нас бегут, – зашипел сбоку Игорь. – Их двое! Они не знают, что у нас оружие. Я считаю до трёх. Поднимаемся и стреляем. Я считаю до трёх. Раз, два, три!

Действуя независимо от самого себя, я вскочил на колени, нажал на спуск и услышал автоматный треск. Это стреляли другие. Я забыл снять своё орудие убийства с предохранителя. Пока я вспоминал, как это делается, остальные отстрелялись. Из-за выщербленного соснового ствола прямо на меня вылетела огромная кавказская овчарка с недружелюбным оскалом. Я отпрянул и всадил в неё весь рожок. Когда патроны кончились, я ещё несколько секунд ходил ходуном вместе с автоматом, упёршись глазами в распотрошённую собачью тушу.

– Побежали! Скорее! Побежали! Бегом! Скорее! Бегом! Вперёд! Бегом!!!

Я швырнул в сторону автомат и поймал Ленкину руку. Ленка потащила меня вперёд. Эйфория бега захватила её. Мы пробежали сквозь остаток леса и стали продираться сквозь невысокий густой кустарник. Впереди, метров через двести, снова начинался лес. Ленка потеряла обувь и бежала босиком, в кровь раздирая ноги обо всё подряд. Я стиснул зубы, чтобы не кричать. Краем глаза я видел других бегущих. Лес приближался. Я ждал контрольно-следовой полосы, знакомой мне по фильмам, виденным тысячу лет назад в детстве. Я уже мысленно видел её перед собой – широкую и рыхлую. Но лес приближался, а полосы нигде не было видно. Деревья, дёргавшиеся из стороны в сторону, надвигались на нас.

Сначала я услышал чей-то голос, кричащий «вертолёт!!!», потом я услышал вертолёт, потом я услышал выстрелы. Мы рванулись вперёд, задыхаясь и сжигая остатки своих сил, и через несколько секунд обогнули первое дерево. В этот момент пуля попала мне в спину, раздробила лопатку и пробила сердце. Я умер мгновенно, но секунду спустя выплыл из топкого чёрного ничто и застыл – словно на гребне внезапно заледеневшей волны. Сосны нетрезво покачивались и падали на меня. Я слабо защищался от них, пытаясь закрыть голову руками. Потом я поплёлся вперёд, не ощущая своего тела, не ощущая ничего и вдруг ощущая всё – слишком сильно, слишком невыносимо.

Я остановился и обернулся. Она лежала, выбросив руки вперёд, и мне казалось, что я ещё чувствую, как из них уходит тепло. Я хотел подойти к ней, но вдруг оказалось, что я больше не могу ходить. Волна бросала меня вверх-вниз, я терял зрение; когда оно возвращалось ко мне, я смотрел на её тело, непривычно длинное, тонкое, с красным пятном на спине. Потом я всё-таки начал пятиться вглубь леса, часто-часто хлопая ресницами и ощупывая воздух позади себя.

После не поддающегося измерению отрезка времени меня подхватили под руки и ударили в спину. Я услышал слова. Слова были монотонные, непонятные и злые. Я что-то промямлил в ответ. В небе продолжали стрелять. Меня встряхнули и бросили на землю; когда меня начали бить, я зажмурился и попытался свернуться в клубочек.

Чуть позже мне это удалось.

после

Все эти события произошли около года назад. С тех пор в мире вокруг меня довольно многое изменилось. Я слышал о некоторых изменениях. Мне трудно удерживать их в памяти. В России были досрочные выборы; президентом стала какая-то несвежая женщина со вздыбленными волосами; кажется, изменили конституцию и урезали президентские полномочия. После пограничного конфликта с Финляндией в окрестностях Санкт-Петербурга и в самом городе разместили несколько тысяч европейских миротворцев. Область на какое-то неопределённое время перешла под коллективное управление России и Евросоюза. Город отстраивают заново; вместо разрушенного исторического центра получается что-то более жизнерадостное. Я бы хотел вернуться, когда они закончат, но я сомневаюсь, что кого-нибудь из нас выпустят в свободное плавание. Я отдаю себе отчёт в том, что больше не способен ни на какую общественно-полезную деятельность. Придётся быть иждивенцем на содержании Европейского Сообщества. К концу осени нас должны перевести в специализированный санаторий. Не знаю, где он будет находиться. Они пытаются устроить нам маленький рай на земле. Они делают это очень добросовестно. В те часы, когда я могу связно мыслить и действовать, моя жизнь напоминает мне детство – всё настолько незыблемо и разнообразно. Они пытаются сделать нас полноценными людьми. Иногда мне кажется, что я вижу сдавленное чувство вины в глазах обсуживающего персонала – здесь работают только добровольцы. Я очень благодарен им. Но внутри ничего не меняется.