Ирина Кэсседи - Самозванец

Целью и, как принято говорить, «миссией» газеты было освещение всех сторон жизни Москвы: не только внешней и яркой, что так зачаровала Дениса и на которую он бросил все силы своей молодой души и молодого тела, – но также и изнаночной.

Эта изнаночная сторона была связана с постоянным отстаиванием московского суверенитета, в некотором смысле перманентной обороной его от остальных менее цивилизованных территорий, что напоминало титаническую защиту Римской империи от напористых варваров-соседей. Тяжелого, хотя и невидимого глазу труда требовало и поддержание приемлемого уровня безопасности, что было делом непростым: достаточно вспомнить неуправляемую разношерстную таксистскую братию. Казалось бы, плевое дело организовать их в цивилизованный таксопарк, ан нет, никак не удается разрешить конфликт интересов. Построили суперстолицу, на каждом шагу навороченные городские видеокамеры следят за порядком, а тут каждый раз неудача… Ходили слухи, что от них кормятся сами «победоносцы», а там, кто их знает. Ну да Москва не сразу строилась.

Выбрался он как-то раз в гости к Сергею. Из любопытства. На пригород в понимании западного человека это действительно было не очень похоже. Скорее наоборот, похоже на inner city 13 13 Старая, центральная часть города (англ.) на исторической родине, в «Юнайтед Стейтс оф А». За кольцевой дорогой натыканы были КПП, но полицейские не обратили на них никакого внимания. «Погоди, – успокоил Сергей. – Вот поедешь назад, еще как обратят». Контраст с Москвой, находящейся всего милях в семидесяти от Серегиного дома, был действительно разительный. Многополосный, идеально гладкий фривэй 14 14 от freeway, скоростная автострада (англ.) , освещенный сотнями ярких огней фонарей и разделительных полос, без предупреждения окончился колдобинами, бетонными безликими коробками, грязноватыми улицами, газонами с проплешинами. Денису это живо напомнило пограничные с южной Калифорнией районы Мексики. Двадцать миль по шоссе – и пропасть, разделяющая первый и все остальные миры, лежала наглядной иллюстрацией прямо перед глазами. «Руки до всего не доходят, – хмуро пояснил Сергей. – Скоро официально включат в состав Москвы, передвинут границу – тогда все и переменится, дай срок. Да ты еще не видел, что творится дальше».

– А что там?

– Что, что… Регионы, вот что… Тоже люди живут, да только их к нам стараются не очень пускать, чтобы не дразнить. Все хотят жить красиво, а Москва-то не резиновая, – буркнул Серега. – Потому в Москве и паспорта свои ввели, а без паспорта нечего здесь чужим делать, иначе одни беспорядки получаются. Было много проблем с этими приезжими, пока не додумались ужесточить правила въезда. Теперь, чтобы чужому попасть в Москву, у него должна быть уважительная причина, а без дела что ж шастать… У меня у самого пока паспорт временный, но скоро обменяют на постоянный, – похвастался Сергей. – Вам, экспатам, свой вид на жительство выдают. Кстати, покажешь его на КПП полиции, когда назад поедешь. С этим у нас строго.

– Интересно было бы посмотреть на регионы.

– Посмотришь еще, не торопись, да только тебе там самому не понравится, – фыркнул Серега.

По темной лестнице поднялись к Сергею на третий этаж. Дверь открыл отец Сергея, Юрий Николаич, нестарый еще мужчина с близорукими карими глазами и какой-то не по возрасту шаркающей походкой. Мать заранее накрыла стол и ушла в ночную смену на хлебозавод. По этой причине компания образовалась чисто мужская, что, казалось бы, должно было расположить к душевной откровенности, особенно после нескольких рюмок домашнего смородинного вина, которым хозяин непременно хотел удивить гостя.

Беседа, однако, не заладилась. Юрия Николаевича постоянно сносило к воспоминаниям о заводской молодости, где он прошел честный путь от рабочего до мастера, и сына это раздражало. Похоже, что это был долгий, непрекращающийся спор поколений, не слышащих друг друга.

– Ну, завел шарманку, – кисло сказал Серега. – Не понимает мой отец, что мир изменился и самому надо меняться. Не понимает государственной целесообразности, – пожаловался он Денису. – Кому теперь нужны ваши сенокосилки, или что вы там мастерили… Совок закончился. Скажи спасибо, что переучили на бухгалтера, а то сидел бы сейчас дома, смотрел сериалы.

– Так я же заводской, я работать по специальности хочу!

– Нет больше такой специальности, – отрезал Серега. – Есть такое понятие – целесообразность, сколько раз тебе говорить…

За столом повисла неловкая тишина. Мальчишник, похоже, не удался. Денис выпил еще рюмочку «смородиновки», чтобы утешить хозяина, и засобирался домой, ссылаясь на долгий путь назад и вездесущий «трафик».

Он медленно спустился на улицу по лестнице, насквозь пропахшей кошками. Сел в машину, повернул ключ зажигания, открыл окно. Посидел несколько минут, прислушиваясь к тишине на улице. Тишина была такая, что Денис, казалось, слышал собственный ток крови, как когда-то в детстве, когда к уху прикладывал морскую раковину, надеясь услышать рокот океана.

Салон наполнился тревожащим сладко-горьким ароматом черемухи, в свете фар кустарник с его махровыми белыми гроздьями казался серебряным c чернью.

«Под окном черемуха колышется,

Распуская лепестки свои.

За рекой знакомый голос слышится,

И поют всю ночь там соловьи,» – промурлыкал себе под нос Денис, не слишком музыкально, в чем, впрочем, не было большой его вины.

Своим скудным русским музыкальным репертуаром до переезда в Москву он был обязан бабушке, которая отличалась полным отсутствием музыкального слуха. В связи с этим уловить мелодию в ее исполнении было делом бесполезным. При этом у бабушки было несколько любимых песен, знакомство с которыми она считала обязательной частью изучения внуком языка и культуры утерянной родины. Помимо «Черемухи» и «Сормовской» она научила его песне про Акульку – конечно же, шуточной, как сердито объяснила бабушка Денису в ответ на его удивленный вопрос. Песня была такая:

«Помнишь, Акулька, мгновенье,

Первую нашу любовь,

Первое наше свиданье

И волновавшую кровь.

Я тебя, дуру, лопатой

Крепко огрел по спине.

Крикнувши: «Черт полосатый!»

Ты улыбнулася мне.»

Следующие куплеты бабушка забыла, и развязка любовной драмы навсегда осталась для Дениса тайной, впрочем, как и мелодия…

На душе у него потеплело, как всегда, когда он вспоминал бабушку. Что-то бы она сказала, если бы узнала, как резко он переменил жизнь, и что сейчас он находится не далее чем в каких-то 100 милях от ее родного городка. Надо бы съездить и посмотреть, поснимать… Не забыть спросить Ника, нужно ли для этого разрешение. Это ведь теперь, наверное, тоже регион?