Евгения Микулина - Большая Любовь. Женщина-Vamp: вампирская трилогия

Вместе мы выходим на заметенный снегом двор издательства, прячущегося в глубине арки одного из домов по Петровке. У дверей стоит привычная чахлая елка, украшенная гирляндой с лампочками. Под ней сидит редакционный кот Вася. При нашем с Мариной приближении он гневно шипит, спрыгивает с насиженного места и удаляется в глубину двора, в направлении мусорного ящика, на котором какой-то остроумец написал: «Я – хипстер!» Правильно, животные не любят вампиров и стараются держаться от нас подальше. Чувствуют угрозу. Не то что глупые лондонские девчонки.

До театра нам идти всего-то пять минут, и мы движемся по покрытому льдом тротуару не спеша, наслаждаясь прогулкой. Московский декабрь – самое лучшее время года для нас: солнца почти не бывает, можно оставаться на улице сколько угодно.

Пересекая Театральную площадь, мы проходим под портиком открывшегося наконец Большого театра. Нелепое, конечно, здание, но все равно приятно, что оно «снова в строю». Всегда его любил, еще с детства. Эх, сентименты…

Женскую фигуру, взбирающуюся по ведущим к входу на Новую сцену ступенькам, я вижу издалека. Длинные ноги в джинсах и черных сапогах, коричневая куртка, волнистые светлые волосы выбиваются из-под вязаной шапки, и на них лежит снег. Рядом с девушкой по ступенькам степенно, не торопясь и с великим старанием отмеряя каждый шаг, идет ребенок в синем комбинезоне. Маленький мальчик. Видимо, ходьба, да еще по пересеченной местности, для него пока еще увлекательное приключение.

Я узнаю девушку, понимаю, что за мальчик с ней. Мое и без того очень медленно бьющееся сердце пропускает удар.

Это Люба Быстрова. И ее сын. Максим Иваныч, как она его зовет.

Я замедляю шаг и собираю волю в кулак, чтобы продолжить движение и не дать Марине заметить мое секундное замешательство.

Марина никогда не говорит об этом вслух, но я знаю, о чем она думает. И она права, конечно, в своих невысказанных соображениях: все в моей психике нынче совсем не просто. Я действительно отношусь к Любе как-то странно – особенно, не так, как к другим смертным. Глядя на нее, я и действительно часто думаю о том, что могло бы быть и чего уже никогда не будет. Думаю о жизни, которая могла бы быть моей.

Ну что же – надо выйти вперед и решительно взглянуть в лицо доказательству этой чужой, не моей жизни. Но можно не торопиться – пусть сначала войдут в здание, снимут куртки. Любе будет приятно показать нам мальчишку нарядным. Она им очень гордится.

Хорошая, веселая, жизнерадостная и ничем не замороченная Люба.

Глядя на то, как она скрывается за дверью театра со своим малышом, я понимаю вдруг, почему еще мысль об отъезде в Лондон вызывает во мне какой-то глухой внутренний протест. Дело не только в том, что я не хочу ни разлучаться с Мариной, ни скрывать от нее что-либо. Это мне все равно пока придется делать, для ее же пользы.

Дело в том, что я не хочу оставлять Любу в Москве без присмотра.

Не хочу оставлять ее одну в городе, где охотится Серхио.

С давних пор легенды о вампирах – страшилки, вернее, – полны упоминаний о том, что самыми желанными жертвами для нас являются дети. Конечно, по большей части источник этих жутких историй – попытка психологически преодолеть последствия младенческой смертности, которая так высока была в дремучем и немытом прошлом человечества. Никто тогда не знал о «внезапной смерти», которая до сих пор часто настигает новорожденных. Конечно, обнаружив еще вчера вполне здорового малыша мертвым в колыбели, обезумевшие от горя родители придумывали сказку о демоне, который подкрался к бедному ребенку под покровом ночи. Но, увы, кое-какие основания для распространенной байки есть. Вампирам и в самом деле больше всего нравится чистая кровь – без примесей неправильных продуктов, табака и алкоголя. А у кого кровь чище, чем у ребенка? Я никогда не пробовала такой сама – боже упаси: я стала вампиром, будучи матерью, для меня сама идея обнажить зубы на ребенка всегда была немыслима. Но я знала монстров, делавших это. Они говорили, прибегая к полузабытым человеческим сравнениям, что разница – как между старой говядиной и молочной телятиной.

Мерзость, даже думать об этом не хочу.

Но, признаться, мысль о том, разумно ли я поступаю, волоча Влада на детский утренник, мне в голову приходила. Я отгоняла ее, как слишком чудовищную. Недостойную меня и его: его выдержка не знает себе равных в семье, я не имею права даже предполагать, что он может сорваться в такой неподходящей ситуации. Не имею – но предполагала. И была готова принимать меры. У меня и страховка имелась в лице Гранта: обычно он на елках не присутствует, но в этот раз любезно согласился прийти.

В результате оказалось, что все мои страхи и сомнения беспочвенны. Влад, даже окруженный толпой орущих детей, сохранял завидное хладнокровие. Собственно, его спокойствие было удивительным и для мужчины вообще, не только для вампира. Не многие представители его пола так флегматично реагировали бы на бедлам, который может устроить в ходе праздника сотня маленьких детей. Вид у моего возлюбленного, конечно, был не радостный, улыбка казалась напряженной, но это, повторюсь, никак с проблемами крови не связано. Глядя на клоуна в костюме осьминога, пускающего пузыри в толпу наряженных феями и человеками-пауками сорванцов, любой бы напрягся.

Мне, конечно, мероприятие доставляло некоторое болезненное удовольствие. Я искренне люблю детей, всегда любила, и их бешеные игры кажутся мне вполне естественным делом. И, конечно, мне было нелегко смотреть на резвящихся малышей, сознавая при этом, что для меня они теперь навсегда только образ чужого счастья. Мне было неловко беседовать с гордыми мамашами и ловить на себе их вопросительные взгляды. Все в издательстве знают, что мы с Владом живем вместе, и давно – больше двух лет. Наверное, вопрос о том, почему мы, такие молодые и вполне обеспеченные материально, не завели еще ребенка, у окружающих возникает. Временами мне казалось, что я видела его, этот вопрос, в глазах собеседниц.

Хотя, возможно, у меня обычная паранойя, и никому вокруг наши с Владом семейные планы не интересны. Скорее всего, так.

Видела я и еще кое-что, глубоко меня ранившее. И тут уж ни на какую паранойю не сошлешься: это точно было.

Я видела, какими глазами Влад смотрел на Любу Быстрову и ее мальчика. Прелестный, кстати, малыш – крепкий, в меру щекастый, с яркими серыми глазами и смешным вихром на макушке. Он совсем маленький, ему едва ли два года, но вел он себя, не в пример многим старшим детям, просто отлично. Не плакал, не смущался, не орал благим матом и вообще радовал свою мать хорошим настроением. Смотреть на него и терпеливо возящуюся с ним Любу было сплошным удовольствием.