Евгения Микулина - Большая Любовь. Женщина-Vamp: вампирская трилогия

Мне остается только поддержать шутку – потому что она, конечно же, шутила.

– Думаю, чинопочитание тут ни при чем. Просто мы тут постепенно все сливаемся в одно целое. Как в крепких семьях: муж и жена с годами становятся похожими друг на друга.

Она прыскает со смеху:

– Ага, и еще на домашних животных! Ты замечала, как собаки часто на хозяев похожи?

Я киваю и тоже смеюсь.

Мы расстаемся, довольные друг другом.

На улице Влад встречает меня удивленным взглядом:

– Ты чего там так долго? Увлеклась представлением о том, как Госпожа Вьюга хотела украсть у ребят новогодний праздник?

Я беру его под руку:

– Ну да, такое зрелище может захватить целиком. Нет, я заболталась. С Любой.

Отдаю ему должное – он не сбивается с шага, и его рука, лежащая под моей рукой, не вздрагивает – даже чуть-чуть.

– О, отлично. Что вы с ней поболтали, я имею в виду. Мне все кажется, что ты с ней чуточку холодна, и совершенно зря. Она замечательная.

– Согласна. И я с ней больше не холодна – мы официально перешли на «ты». И даже пошутили на твой счет.

Влад вопросительно поднимает бровь:

– Это о чем же? «Девочки о бывшем-нынешнем»?

Я изображаю возмущение:

– Ну что ты! Приличные девушки такие вещи не обсуждают. Нет, речь шла о твоих глазах. Люба считает, что ты носишь темные линзы, потому что косишь под Гранта.

– Она и Гранта заметила, вот как?..

Влад прилагает определенные усилия, для того чтобы голос его звучал легкомысленно. Но я чувствую, что он встревожен, – так же, как и я. И не потому, что дело касается Любы, – в данном случае мне нет нужды ревновать. Он переживает не как мужчина, которого интересная женщина сочла в чем-то смешным. В нем говорит сейчас озабоченность вампира, тайна которого оказалась под угрозой раскрытия.

Конечно, о раскрытии тайны говорить еще рано – ничего такого страшного не произошло. Но первый звоночек, как говорится, прозвучал. Человек заметил в нас нечто странное – нечто общное и ненормальное. С этим, по всем канонам нашей жизни, нужно что-то делать. Обычно это «что-то» заканчивается плохо для излишне наблюдательного человека. Но в данном случае ни о каких радикальных мерах и речи быть не может. Люба – не просто человек. В силу ее особой роли в прошлом Влада она для нас неприкасаема, как был когда-то неприкасаем он сам. Никто в семье не тронет ее и пальцем, даже ради общей безопасности.

И это снова поднимает перед нами вопрос, который уже вставал, – собственно, когда речь шла, опять же, о Владе и его роли в моей жизни. Вопрос уязвимости. Смертное существо, которое нам небезразлично, – рычаг давления на нас со стороны врагов. Близость к нам подвергает опасности Любу. И нас – через нее.

Способ разрешения ситуации только один. Дистанцироваться. Уйти в сторону. Не проявлять явного интереса. Не показывать, что смертный для нас важен.

Вот только способен ли на это Влад? Хватит ли у него выдержки, чтобы вот так сразу отстраниться от девушки, которая явно дорога ему?

Утешает одно: в этот раз, в отличие от нашей с ним истории, человек страдать не будет. Люба очевидно относится к Владу ровно и спокойно – она слишком занята своей жизнью, своим сыном. Ей не до запутавшегося в эмоциях вампира.

Значит, приносить жертвы придется только Владу.

Самое надежное средство разрешить все проблемы – не просто установить дистанцию в отношениях, а вообще уехать. Покинуть город. Исчезнуть. Начать новую жизнь, вдали от Москвы – в месте, где нас никто не знает и где всем наплевать, насколько одинаковые у нас глаза. Но у меня есть ощущение, что сделать это Владу будет куда тяжелее, чем просто оставить в покое Любу.

Он очень любит Москву. Ему нравится здесь, он не хочет уезжать. Не готов к этому. По крайней мере пока. Больше того, я прекрасно отдаю себе отчет в том, что его уникальная выдержка – его сопротивление человеческой крови – во многом построена на стремлении оставаться в любимом городе. Он держит себя в руках, чтобы иметь возможность жить в привычной среде.

Если его лишить того, за что он борется, станет ли он бороться так отчаянно?

Мы молча неспешно бредем по центру – движемся в направлении дома. Погода чудесная – мягкий, но обильный снежок парализовал движение машине, и у него даже есть шанс полежать немножко красиво на мостовой, а не быть раскатанным в черную грязь. Арка Третьяковского проезда украшена золотыми гирляндами, в витринах ЦУМа новые «рождественские» композиции: манекены в самых модных на свете шмотках предаются каким-то декадентским праздничным утехам среди золотых клеток и искусственной зелени. На Лубянке, где мне до сих пор страшно недостает памятника Дзержинскому, – какой он был красивый и романтичный! – на разворот на Маросейку стоят и мигают красными задними огоньками несколько машин.

Влад оборачивается ко мне:

– По Покровке пойдем или дворами?

– Дворами. Мы давно возле Ивановского монастыря не гуляли.

– Крюк получается.

Я пожимаю плечами:

– Что нам крюк? Мы же не торопимся.

– И то верно.

Он улыбается, берет меня за руку, и мы идем вниз по бульвару, мимо часовни памяти героев Плевны в сторону памятника Кириллу и Мефодию. Очень скоро мы погружаемся в лабиринт переулков, которые уходят вниз от Маросейки в сторону реки, – поднимаемся по ним с таким расчетом, чтобы оказаться возле громады сказочно красивого Ивановского монастыря, необычной постройки, почти буквально повторяющей силуэт собора Санта-Мария-дель-Фьоре во Флоренции.

Тут царит сумрак, и величественный купол темной массой выделяется на фоне синего зимнего неба.

– Я когда в институте учился, все время приходил сюда рисовать. – Голос Влада звучит мечтательно. – Все размышлял о том, как вырасту, выучусь, стану богатеньким и поеду в Италию – оригинал смотреть. – Он поворачивает ко мне грустное спокойное лицо: – Не уверен, что Италия нам теперь для жизни подойдет. Все-таки многовато солнечных дней, нет?

Я прикасаюсь пальцами к его щеке:

– Ничего, и в Италии наши живут. Есть солнце – значит, есть и тень.

Он кивает, признавая неизбежное:

– А в тени нам – самое место.

Мы смотрим друг на друга и молчим. Я вглядываюсь в его серьезное, скуластое, бесконечно любимое мною лицо. Его темные брови чуть нахмурены, в глазах мечутся тени, а губы сжаты – он принимает какое-то решение, и оно дается ему нелегко.

Наконец Влад произносит:

– Если будет действительно нужно, я уеду – без истерик и возражений. Я понимаю, как это важно, и обещаю: от меня не будет проблем. Но я хочу, чтобы и ты пообещала мне кое-что.

На секунду мне становится очень больно за него. Больно сознавать, что нам даже не пришлось обсуждать последствия и опасности того, что Люба заметила в нас нечто необычное. Больно сознавать, что Влад с такой же неумолимой логикой, как и я, понял: единственный способ решить проблему – отъезд. И я восхищаюсь тем, как спокойно он все воспринимает.