Аnn fon Luger - Призраки Петрограда 1922—1923 гг. Криминальная драма. Детектив

«Терпеть не люблю алкашей», – думал он и невольно вспомнил своего батеньку.

Вспомнил, как тот приходил с работы и по вечерам за ужином пропускал стаканчик и тупыми животными глазиками вечно косился на него.

Охоч был тот батька до выпивки и до баб.

Ленька вспомнил случай более поздний, когда сестра его слегла с непонятной хворью, измученная мать денно и нощно по ней хлопотала, а бати рядом не было.

Усатый папашка уходил «по делам» с дутой харей, зарубцевавшейся от пьяни. И кто бы мог подумать, прямо в стайке их собственного дома целовал пышногрудую доярку, нашептывая ей непристойности. Та вскрикнула, заметив Леньку на пороге коровника, и резко отстранила полюбовного руками.

Батька бросился было на сына, но портки позорно опутали ноги, и тот тушей рухнул в навоз.

– Убью, змееныш! Токмо попадись-ка мне!

Изловчился, ухватив мальчика за штанину, он начал цепляться толстыми пальцами за его щуплые ножки. Повалились. Доярка ревела белугою. Раздавались тумаки.

Ошалев от страха, Ленька зацепился за что-то твердое в стогу сена – это оказались вилы, он резко выдернул их и змеем вывернулся из окровавленных ручищ, вскочил на ноги и направил зубья прямо в заплывшую от пьянки физиономию.

– Отстань от нас, гад! Попробуй только тронь еще мать! Уходи вон из нашей жизни! Иначе заколю! – с этими словами Леня замахнулся, батя прикрыл голову пухлыми руками, обмочившись прямо на штаны.

Ленька отпрянул и, откинув в сторону подальше вилы, бросился куда-то бежать. Из глаз брызнули слезы. Они застилали все вокруг, душили его. Кровь на разбитом лице остановилась. Но Ленька бежал, бежал, бежал неизвестно куда. Вдали он слышал еще рев Клавдии:

– Ва-а-а-аня! Ловите его! Помогите!

Он бежал не оборачиваясь, бежал, казалось, в новую жизнь, из отчего дома, навсегда! Тринадцатилетним мальчишкой, он даже не предполагал, что горькая чаша еще не распита и нас преследует та дорога, от которой тщетно бежим.

– Так зачем же ты нас сюда позвал? – переспросил сизый Варшава, как всегда насупившись. Компания, изрядно разгоряченная спиртным, уже весело смеялась над шуточками Деда, вдруг Ленька размашисто треснул кулаком по столу. Взвизгнуло стекло. Воцарилось гробовое молчание. Он перевел черный взгляд с залитой скатерти на всех присутствовавших и медленно привстал. Все наблюдали за ним как за полубогом. Он тихо начал говорить:

– Мы отбросы. Надеюсь, никто из вас сие не опровергнет. И нечего тут стесняться. У нас даже работы в миру нет, братики!

– Э, точно, я вона уже месяц как у биржи топчусь, биндюжников вологодских силком распихиваю. «Понаехало!»

– Ага! А за пособием небось бегаешь?!

– Разжился, хватит разве что на чай, – проскрипел бражный Бенька.

– То-то. Слухай товарища.

– Статься, что не нужны советскому обществу. И мы молчим. А оно покрывает буржуев и нэпманов. О нас вытирает ноги и партия и буржуазия. Мы опять молчим. Потому бороться с врагами и карать можно и нужно вот этими руками. – Ленька поднял вверх тощие ладони. – За что проливали кровь под Нарвой?! В голоде-холоде фронт прошли. И вот что я вам скажу, братишки. Настало время отнять у них наше кровное. У них излишки, а нам концы с концами не свести. Заберем у них причитающееся, раздадим незащищенным, нуждающимся!

– Як стихом гутаришь, смачно, – заискивал Дедка.

Леонид говорил складно, жгуче, местами чопорно, давил ударением на слова, напирал отдельными фразами. Он вспоминал о войне, о совместной службе, разбавлял мемуарами, отдельно о побеге из плена, как вернулся в полуразрушенный Петроград. Высказывался о политическом настрое транспортного ВЧК, положительно уносился в облака, живописуя высокопарным стилем.

Присутствовавшие разом зааплодировали, в то время как он кончил свою речь. Далее все развилось своим ходом, все подхватили его тон.

– Долой перерожденские рожи! Долой жопообразных нэпманов! Сведем мещанскую паршу! Подчистим общество от таких, как они.

– И что? Ты собрался перерезать глотки всем толстосумам Петрограда? – протянул картявя «р» Басс.

– Нет, мы сделаем все очень красиво, – сказал Леня.

– Каким это образом? Помимо нас каждый день грабят и убивают на улицах общипанных бывших, – спросил сизый Варшулевич, раскуривая самокрутку и щурясь от попавшего в глаза дыма.

– А мы не будем трогать простых граждан… не будем грабить на улицах прохожих. Мы будем брать зажиточных насосавшихся клопов, – продолжал Ленька.

– Как мы до них доберемся? Люди не дураки. Давно научились шхерить нажитое, – допытывался Варшулевич.

– Стой, помнишь, с обысками были на Фонтанке в «Золотом треугольнике»? На Екатерининском знаю пару особнячков.

– И что с того?

– Борис, ну мозгами волоки хотя б маненько! – выпалил разгоряченный Басс. – А то, что мы все адреса, пароли и жильцов-то мамонов 2 2 Мамон – (жарг.) кошелек. подымем. Может, через гувернанток слепки ключиков достанем! Вона ты еще какой красавчик сыскался, улыбнешься, девки твои разом будут. – И он шутливо потрепал его по щеке.

– Знаем все, вплоть до того, где что в квартире находится, где цацки-пецки припрятаны могут быть, где вещи какие бесхозно лежат…

– Може, на гольца? – спросил Дед.

– Надо раздобыть бы пару липовых мандатов, – предложил Варшава, – «Серые шинели» банду назовем.

– Ага! И серых шинелей раздобыть, – подхватил Гавриков, – а то можно и самим нарваться на наган.

– Голец даст знать, что хаза бесхозная значится, – продолжал Дед.

– Бесхозная хаза? Дед, забыл, что при Октябрьской уже все перетырили? – возражал Варшулевич, пытаясь перекричать пьяный гвалт.

– Варшава, вечно ты со своими умозавихрениями! Обломщик! – осаживал Басс.

– Знаете, мне эта идея не нравится, – сказал Варшулевич, надувшись еще больше. Его никто больше не слышал.

– Да у тебя без мокрухи, без хозяев – все красиво. А на мокрое дело подписываться не стану из принципа, – заметил Гаврюшка улыбаясь.

– Никто тебя и не тянет, – отрубил Ленька не без раздражения.

– Но и жохами ходить беспонту, – дальше вставил Басс.

– Давайте тогда щипать на улицах набитые мошны. То бишь грабить.

– А знаешь, Ленька, – продолжил Басс, – можно еще и харчевни богатые брать.

– Верняк!

– Заходим красиво, там приставляем наганы к уху, говорим: снимайте, мол, ваши серьги, доставайте ваши бимбары. Колечки тоже, мол, долой, были ваши, а стали наши, – подхватил Гавриков.

– И никакой мокрухи, токмо благородный грабеж! – самодовольно промурлыкал Басс.

– О! Так это ж мазовая тема, а ну-ка, гаврики, пей за блатных! – Пафнутий подался вперед, слегка толкая смурного Варшулевича, так как тот был ближе к графину.