Рутен Колленс - Светорожденные. Полымя

Вскоре перед глазами стали маячить белые огоньки. Ольна прекрасно знала, как выглядят светлячки, и с уверенностью могла сказать, что это не они сейчас дружной стайкой порхают по всему болоту. Нечто другое. Всеми силами огоньки пытались сбить Мыслителя с пути, создавая иллюзию яркого света посоха над каким-нибудь неустойчивым бугорком, готовым в любую туну провалиться в беспросыпную пучину. Увы и ах – у них ничего не выходило. Мыслитель продолжал продвигаться вглубь болот, оставаясь к огонькам безразличным. Между ним и посохом была невидимая, неосязаемая связь. Спутать его свет со светом обманчивым он не мог.

Покачиваясь на пушистых кочках, все четверо продвигались вглубь. Ноги то и дело тревожили воду, но никто не появлялся из ее глубин. «Дурной знак, – подмечала для себя та Элин, коя привыкла встречать на топях какую-нибудь противную темную нечисть. Обычна та нападала сразу, а не пряталась и не выжидала. – Очень спокойно вокруг. Казалось бы, чем глубже проникаем в топи, тем ярче должны быть голоса и звуки, но почему-то сейчас они лишь умолкают».

– Такое чувство, что за нами следят, – всхлипнула Ольна, хватаясь за мантию волшебницы. – Вон, посмотри! Там за кроной деревьев кто-то прячется!

– Вполне может быть, – тихо ответил Фелиус. Он обошел высокий тростник, перепрыгнул через глубокую падь на каменный утес маленького островка, затем подал руку Мире. – Здесь везде глаза да уши. Нечисть любит подслушивать, но уж лучше она, чем нежить. Я готов заплатить такую цену.

– Обнадеживает, – заявила Ольна, наполняя голос саркастическими нотками.

Мыслитель осмотрелся по сторонам, посохом притронулся к засохшей иве и постучал по ее стволу. Тут же из-под нее забился источник чистой воды.

– Думаю, это вполне хорошее место.

– Хорошее место для чего? – недовольно спросила волшебница, перекидывая маленькую Ольну на островок. Когда ноги коснулись неподвижного, твердого земного покрова, малютка стала частью его отреченной независимости от Полудимских вод. Тут-то ее не могло затянуть в трясину. Она уселась на холмик, и принялась бегать пальцами по пушистому мху.

– Для ночлега, конечно же, – ответил Фелиус и оборвал несколько довольно крупных сухих веток. Вокруг, меж ухабов и сопок, блуждала тишина, треск разрывающийся под силой человеческих рук древесной плоти разносился далеко по округе. Подготовив все для костра, Мыслитель скинул с себя рубаху и поспешил смыть с тела жгучую прилипшую грязь.

Туман заволок тропу, по которой они добрались сюда, так что теперь вернуться возможности не представлялось. Через редкие деревья лиственницы, еще не покрытые мутной густой пленкой, виднелись чьи-то медленно покачивающееся тени. Ольна подползла на четвереньках к обрыву островка, сощурила глаза и попыталась разглядеть тех, кому они принадлежали, но грозный туман тут же закрыл собой весь горизонт.

«Кто бы там не бродил, он лишь наблюдает, не отваживается показаться на глаза» – заявил голос уверенным тоном.

«Это ведь и пугает» – фыркнула малютка и отпрянула от края. Тут же переутомленные мышцы дали о себе знать. Руки и ноги заныли. Теперь Ольна с уверенностью могла сказать, что завтра встанет с ужасной мышечной болью во всем теле, – уж с ней-то она была знакома: Лукас три года заставлял ее заниматься гимнастикой, которую кроха терпеть не могла. Дабы не идти на очередной урок и остаться дома, девочка шла на разные хитрости: бывало, понуждала себя работать на износ, дабы затем со спокойно душой жаловаться родителям на свое полное недомогание и не способность встать с кровати.

– Пора развести костер, – бодро предложил Фелиус. Мира уставши села и прижала ноги к груди.

– Вспыхни! – гаркнула волшебница на охапку дров, и та загорелась явственным пламенем. Горячее золотое свечение огня, как маленькое дитя илиуса, замерцало на поляне. Саламандры – краснобокие крошечные ящерицы разбежались кто-куда и спрятались под прутья.

Элин порылась в рюкзаке и выудила оттуда черный котел, залила в него воды из родника.

– Мне так нравится твоя магия, – заметила Мира, прижимаясь к Фелиусу.

– Мне тоже нравится моя магия, – сказала Элин с горстью злорадства. – Не подлизывайся.

Она уселась рядом с влюбленной парочкой и прижала дрожащую от холода Ольну к себе. Тяжелый день подходил к концу. «Верится с трудом» – вздохнула Элин-воительница. Разве не должно было ей сегодня кануть в небытие, уйти также нелепо и рано, как и многие летописцы и мудрецы, покинувшие Дарк с закатом илиуса, но не с закатом собственных сил? Дурные мысли. Дурные мысли приходят с болезнью, а, быть может, дурные мысли и есть болезнь.

Саламандры подросли в огне принялись ползать кругами, создавая диковинный смерч из пламенных язычков.

Еще туну назад тело ломило от усталости, еще туну назад оно кричало от переизбытка черного астровского проклятия, но Ольна обняла, и все прошло. Иллюзия? Нет, нечто большее. Причина тому вовсе не крылась в том, что дрожащий ребенок придал ей сил, вовсе нет, а в том, что ребенок сам возвращал к жизни. Ее неуправляемая магия вышла на зов огня. Сама того не подозревая, Ольна лечила. Маленькая чародейка не придавалась анафеме со стороны альвионовского убийцы, она изгоняла его.

«Послушай, если бы ты решила остаться, Ольна, я бы сотворила с тебя гордость всей Руны. У тебя ведь есть дар, почему же ты не хочешь его обуздать?! Почему убегаешь? Дом, семья. Я понимаю. Но помню молвили жрицы Горкаса, что все это временно, что единственное вечное в нашей жизни – бреши, которые мы сами и создаем».

Она не слышала ее внутренних голосов. Ольна ласкалась в объятиях и ей не хотелось ничего: не укрощать свой альвион, не думать о завтрашнем дне, не вспоминать о доме. У нее было то, чего многие бы хотели: в сию виру затишья, без борьбы за собственную жизнь, они бы отдали высокую цену за то, чтобы греться в тепле у костра в обнимку с верным другом. А еще за то, чтобы им принесли яств и кушаний. Ах, как же она хотела есть! Ольна бы съела целого слона, если бы на Эйлисе были слоны и их можно было бы кушать. Но пока никто не предлагал накрыть слоновий стол посреди пустоши, так что кроха терпела.

Далеко за Полудимом сверчки пели колыбельные, и ее веки тяжелели.

Никто не разговаривал. Тишина сковала округу, и лишь потрескивание ласкающихся на угольках саламандр, да редкие шорохи в воде говорили Ольне, что она все еще не спит, что она все еще по эту сторону мира. Единственным, способным прогнать нахлынувшую дремоту, был страх. Малютка провела глазами по болотам. Мрак становился гуще. Деревья и кусты теряли свой прежний облик, сливаясь с мрачным горизонтом в единое целое. Болотные огоньки плясали тут и там, словно бы упавшие с неба звезды.