Ак – патр Чугашвили - Джекпот

…Ночью в зале становится тише…количество играющих уменьшилось, за ближайшим к кассе автоматом сидел грузный блондинчик, каждый поворот барабана он сопровождал заливистым, булькающим смехом. Подобный оптимизм не может не вызывать уважения, я подошёл ближе для того, чтобы предложить человеку чаю, блонди повернул ко мне своё радостное лицо, и я увидел громадные, во всю радужку зрачки – товарищ был под наркотой, его просто плющило, этим и объяснялась та бурная радость, которую вызывали у него вращения барабана, ему просто нравились быстро меняющиеся картинки.

Ближе к трём часам ночи, охранник стал раскачиваться с пятки на носок у входа в зал, и негромко пробурчал – пора закрывать…

– Как «закрывать»? Смена заканчивается в восемь, правильно?

– Правильно. Но в целях безопасности, дверь я пока закрою.

– Не понимаю…

– Постой со мной рядом, и поймёшь – он неторопливо провернул ключ в замке, – вот так.

Минут пять не происходило абсолютно ничего, я уже собрался пойти и обсудить ситуацию с Еленой Ивановной, и в этот момент мимо двери, громко крича от боли, пробежал человек в разорванной, окровавленной рубашке, и разорванных, спадающих джинсах. За ним гнался товарищ, сошедший на нашу грешную землю с экрана какого – нибудь японского боевика: белоснежное кимоно, одетое на голое тело, и воинственно зажатая в правой руке катана. Парочка экспрессивно промчалась мимо входа в зал, я недоверчиво протёр глаза – это что, галлюцинация? У меня видения? Это было настолько дико, что я даже засмеялся – вот что значит не спать всю ночь, без привычки это приводит вот к таким видениям. Я посмотрел на охранника, тот невозмутимо молчал, и мужественно смотрел в ночную мглу. Я тоже принял героическую позу – засунул правую руку между полами жилетки, приподнял подбородок, и в этот момент к двери вышел человек в кимоно, пучком травы он стирал кровь с лезвия своего меча. Делал он это неторопливо, без суеты, абсолютно естественно, складывалось ощущение, что мы находимся на поле боя в средневековой Японии, мы не работники зала игровых автоматов, а усталые самураи после хорошо выполненной работы. Закончив приводить свой меч в порядок, он ловко засунул его за пояс, и требовательно постучал полусогнутым указательным пальцем в стекло – откройте дверь, пожалуйста.

Охранник спокойно покачал головой – закрыто.

– Откройте! Я хочу поиграть.

– А что это у вас за поясом?

– Это? Ножичек, перочинный. Исключительно для самообороны. Откроете?

– Нет.

– Жаль.

Он постоял несколько минут, задумчиво рассматривая нас через стекло, запоминая черты наших лиц, чтобы не ошибиться при следующей встрече, затем развернулся (по – военному чётко, через левое плечо), и скрылся из поля зрения. Я недоумённо смотрел на охранника, тот пожал плечами, и выдохнул – как – то так, и так каждую ночь.

Остаток ночи прошёл спокойно, в восемь часов Елена Ивановна стала пересчитывать кассу, я наводил порядок в зале. Сменявшая нас пара операторов, обнаружила нехватку в кассе трёх тысяч рублей. Елена Ивановна билась в истерике, и обвиняла во всём меня – это он! Он! Он мне сразу не понравился, мутный какой –то, неискренний, а теперь выясняется, что он ещё и деньги из кассы ворует! Накрыл меня? Накрыл? Ну, ничего, я Сергею Борисовичу всё расскажу! Ты здессь долго не продержишшшься, понялл?

Отупевший после бессонной ночи, я плохо понимал, что вообще происходит, и, не имея сил возражать, просто таращился на визжащую, словно циркулярная пила, Елену Ивановну. Сменявшая нас девочка – администратор, посмотрела на меня, и сказала – да это не он, чего ты орёшь? Посмотри на него! Он ничего не соображает. Вспомни лучше, может ты спешила куда – нибудь, не вбила в кассу, или отложила деньги второпях?

Деньги лежали под счётчиком купюр, Елена Ивановна положила их перед тем, как выйти в зал к «Чёрному плащу», и забыла про них. Когда всё выяснилось, она спокойно прошла мимо, не извиняясь, и не прощаясь. Плохо соображая после бессонной ночи, я приехал домой. Заспанная жена радостно улыбнулась – сколько нам папка чаевых принёс?

– Нисколько. Ещё и должен остался, полторы тысячи.

– Я так и знала, у тебя даже здесь не получается. Маменькин сынок.

Дни между сменами пролетали очень быстро, необходимость снова возвращаться в зал игровых автоматов, давила на психику, на третий день я становился нервным и злым. Отношения с Еленой Ивановной, начавшиеся так многообещающе, развивались по восходящей. Мы практически не общались, изредка она сцеживала в мой адрес несколько слов, обильно приправленных шипяще – свистящими звуками. Я старался не донимать её без необходимости, но иногда любопытство брало верх над осторожностью.

– Елена Ивановна, а почему больше не видно этой девушки, ну, которую мы меняли в тот раз, когда я впервые вышел на смену?

– Ты про кого? Про Мышшку? Бедняжжка. С кем работает, сс тем и сспитт…

Я сглотнул подступившую слюну – правда?

– Да. У неё такая манера. Не мой стиль. У меня так – работа отдельно, личное – отдельно.

Я облегчённо выдохнул в сторону.

– Она уволилассь. Решшила Задовскому ультиматум поставить – или убираете Вову, или я увольняюсссь. Задовский сказал – увольняйссся. Теперь ссидит дома, без работы, и без мужика, Андрюшша её сразу броссил. А почему ты спрашиваешшшь? А? Аааа, она тебе понравилась! Ты такой же козёл, как и вссе осстальные! Дура она! Дура!

– Понятно. Елена Ивановна, у меня ещё один вопрос. Как вы чаевые просите? Научите меня, а то я даже не знаю, как подступиться…

– У тебя не получится, это целое искусство, я сама овладела не сразу. Предположжим, выигрывает человек деньги, подходит к касссе, надо вот так расстерянно заморгать глазами, надуть губки, и жалобно сказать – на шоколадочку оставите?

Она часто заморгала лишёнными ресниц глазами, вытянула не накрашенные губы куриной гузкой, и стала похожа на фотографию из справочника по психопатологии.

– Вы правы, я так точно не смогу.

– То – то же, иди в зал!

В зале было пусто, ближе к полудню в зал, нелепо извиваясь, вошёл очень странный человечек. Причиной его необычных движений была изогнутость поясничного отдела позвоночника (формой он напоминал латинскую s), которая была следствием какой – то травмы, возможно перелома. Покрытое потом (несмотря на холод) лицо человечка было искорёжено гримасой боли, каждый шаг доставлял ему очевидные мучения. Я сразу вспомнил армейскую службу, и собаку, сбитую УАЗиком, она приползла к казарме, жалобно поскуливая, и волоча за собой безжизненно повисшие задние ноги. Острая жалость к инвалиду заставила меня услужливо подбежать к несчастному, усадить его на стул, и дать салфетку, для того, чтобы он мог вытереть вспотевший лоб.