Игорь Терехов - Праздник мёртвой листвы. Киноновеллы

– Нет.

– Тогда – по народному творчеству? Угадал, да?

– Тоже нет.

– Ну, значит, в связи с карнавалом…

– Ага. Насчет маскарада.

– Грандиозный будет праздник! Запоминающееся зрелище! Мы с товарищем Батуевым уже утвердили окончательный план.

В дверях директорского кабинета они немного потолкались, пропуская друг друга вперед, пока Павлик не подтолкнул Вальдмана за порог.

Зайдя в свой кабинет, Вольдемар Францевич опешил. Там его поджидали Путилин и Юра Гроб.

– Позвольте представиться. – Сергей сунул под нос директору служебное удостоверение. – Майор Путилин, а это – старший лейтенант Мамонтов. Ну, а этого человека, думаю, вам представлять не нужно. – Сергей указал на Юру Гроба.

– Знакомы, – кивнул Вальдман, опускаясь на подставленный Павликом стул.

– Ну что, Вольдемар Францевич, будем говорить? Или играть в молчанку?

– Мне нечего скрывать! Я советский человек! И с родственниками за границей отношений не поддерживаю! Только, прошу вас, пусть он уйдет, – директор кивнул в сторону Юры Гроба.

– Уведи, – приказал Павлику Путилин.

Павлик вывел Юру Гроба из кабинета.

– Итак? – Сергей приставил свой стул поближе к Вальдману.

– Я всегда уважал наши органы. Откуда мне было знать, что вы из органов? У меня дядя работал в органах! Дядя Вальтер! Не знали?

– Нет.

– У меня детки… Жена моложе на пятнадцать лет… А они впутывают в такое дело!

– Кто?

– Ну, эти, как же. Очень влиятельные люди. Спрашивают: нет ли на примете подходящего человека? А тут как раз Юра заглянул. Я и подумал, а почему бы не помочь. Но если бы я знал, что вы из органов, сразу бы отказался. Даже, может быть, вам сообщил!

– Это еще не поздно сделать, Вольдемар Францевич. Кто вас попросил об услуге?

– Очень влиятельные люди. Настолько влиятельные, что у меня не хватило сил отказать.

– А фамилии у них есть?

– Есть, конечно, есть! Все как полагается: имя, фамилия, отчество. А как же! Очень влиятельные люди!

– Хватит дурака валять! Назовите фамилии.

– Не могу. Раздавят они меня, – всхлипнул Вальдман. – А у меня жена, детки…

– Любите их?

– Очень! Детки такие талантливые: на виолончели играют…

– Ничего, будут вам в лагерь письма писать.

– Господь с вами…

– А жена развод оформит. Это не сложно, если муж в заключении.

– Ах, не будьте так жестоки!

– Это я жесток? Что вы, Вольдемар Францевич! Посмотрите, что с вами в лагере сделают. Вот уж где познакомитесь с настоящей жестокостью.

– Боже, боже! – Стал кусать ногти Вальдман. – Что делать? Что же делать? Никто не заступится за бедного служителя культуры! Никому теперь не нужна культура! Остаточный принцип!

– А ведь мы вам можем помочь, – положил ему руку на плечо Путилин. – И защитить! И семью не дадим в обиду!

– Это правда?

– Слово офицера!

– Значит, правда, – облегченно произнес Вальдман. – Органы всегда на страже! Советские органы не дадут в обиду советского человека, правда?

– Вы можете полностью положиться на нас, Вольдемар Францевич. А кстати, как фамилия человека, который навлек на вас такие неприятности?

– Да, господи, – Жолобов Всеволод Савельевич…

– Вот как!

– Да, да! Он, паразит такой, нехорошенький, попросил найти подходящего человечка. Так и сказал: человечка. Заметьте, не человека, а человечка!

– Знаете, Вольдемар Францевич, что мы сейчас сделаем?

– Что? – Оживился Вальдман.

– Мы все это запишем. У вас есть бумага?

– Конечно, есть.

– Садитесь и пишите!

Вальдман пересел за свой стол. Достал бумагу.

– Что писать?

– Пишите просто, без затей: я, Вальдман Вольдемар Францевич, добровольно обязуюсь сотрудничать…

Вечером «расслаблялись» у Путилина, на кухне. Сколько было принято на человека – неизвестно, но, судя по результатам, немало.

Павлик, стараясь изо всех сил сидеть ровно, перелистывал семейный альбом. Мелькали фотографии Путилина, Лысенко, очаровательной девушки – сестры Сергея.

Путилин комментировал:

– Мы с ним учились в десантном училище. В одной роте. Он – красавец, душа компании. Сестра была без ума от него. Они поженились перед самым выпуском. Меня сразу забрали в контору, а он пошел в боевую дивизию. И естественно – вскоре попал в ограниченный контингент. Мы все тогда были идиотами: интернациональный долг, интербригады, братские партии. Социализм шагает на Восток! Вот он и шагнул однажды… Пропал без вести! Что это? Убит? В плену? Дезертировал? Что я мог ей сказать? Сам ни хрена не знал! А она – светлая, увлекающаяся девочка. Стихи писала!

– Поэзия – про… про… прообраз будущего! Писатель один написал.

– Молодец. Сейчас вспомню. Ага. Вот, слушай:

Просторен день, как блуза – зеленел,

и листья мыслей лезли в майский воздух.

Жуки от почвы воротили морды,

жужжащий май крошился, словно мел,

на насекомых. Но уже напор

весны запечатлелся четким следом

в решении, что все-таки уедет,

и в надписи, украсившей забор.

Засада надписи таилась за углом.

Из школы девочка тащилась одиноко

нескладная, с критическим умом,

налитая зеленым острым соком ¹.

¹) – стихи Елизаветы Михайличенко

– «Нескладная, с критическим умом», – это о себе так. Понял?

– Конкретно, Сергей Георгиевич.

– От него не было вестей больше года. В годовщину их свадьбы она выбросилась из окна. Экспертиза установила: в состоянии сильного алкогольного опьянения.

– А я вот никогда не пьянь… не пьяню… не пьянею. Давайте – за сестру. Помянем!

Путилин наполнил рюмки. Павлик поднес свою к нему.

– Не чокаясь! – Отстранился Путилин. – Пусть земля ей будет пухом!

Выпили. Похрустели огурчиками.

– А он жив! Значит – не пропал без вести! – Внезапно озарило Павлика.

– Попал в плен. Потом та же банда взяла инженера Зейтуна. Личность легендарная. Восточный Махно! Они подружились. Потом вместе бежали. Или им помогли бежать. Короче, он стал военспецом в формированиях инженера Зейтуна. А что это значит? Значит: обучал стрелять по своим! Однозначно! Но доказательств нет. Особисты все же что-то учуяли, когда он вернулся. Из армии его списали. Под благовидным предлогом! – Проакцентировал последние слова Путилин.

– И правильно. Офицерская честь! Адекватно, Сергей Георгиевич!

– Называй меня просто – Сергеем.

– А можно – Сержем?

– Наедине.

– Схвачено, командир!

Они обнялись. Поцеловались.

– А теперь связался с художницей, – сказал Путилин. – Видел я ее картинки. Жи-во-пи-сец! Живо писец. Полный писец! Сестру ему никогда не прощу!

В кабинете Путилина сидел полковник Навалишин.

– Прочитал твою справку. Тревожная, действительно, складывается картина. – Навалишин постучал пальцами по лежавшей перед ним папке.