Юний Горбунов - Дарсонваль

Игорь Иванович остановился. Сзади него на два – три метра до изгороди тянулась неровная дорожка влажной спутанной стерни и клочков травы. Она катастрофически сужалась, образуя уродливый полупрокос.

Все вокруг стало бесцветным. Хотелось упасть ничком в мокрую стерню и закрыть глаза.

Подошла Майка, протянула влажный и холодный бидончик с квасом.

– Надели бы рубаху вместо свитера. Не слушаетесь все, форсите.

Игорь Иванович сделал несколько жадных глотков, слыша, как противно и неостановимо стучат о край бидона зубы. И сразу все краски вернулись окружающему миру.

Он стянул спортивный свитер, оставшись в майке, вытер им лицо и улыбнулся, как бы говоря: «Давненько же не брал я в руки литовку».

Про себя Игорь Иванович сразу решил, что спешить не будет. Если так надрываться, то и одного раза до насыпи не дойдешь. Косарь из него, видимо, никудышный. Кесарю – кесарево. Дернуло за язык трепаться во дворе и играть мускулами. Ну да что сейчас переживать. Будет у Якова сено. Вон Семаковы какими комбайнами идут. Любо-дорого. «А ну-ка их в десятый „Б“ на сорок пять минут?!» – как бы за что-то в отместку подумал вдруг Игорь Иванович, и кошмарные, пережитые только что минуты тотчас отодвинулись, забылись.

Вспоминать начало учительской практики было приятно. Особенно первый урок в десятом.

… – Здравствуйте. Видит бог, как все устроено в этом мире: давно ли я сам сидел вот здесь, на вашем месте. – Игорь Иванович подходит ко второй у окна парте и слегка касается рукой плеча русоволосой девушки. – Конечно, не всегда на этой. Была и у меня галерка, где мы с приятелями на уроках литературы, усомнившись в законе Бойля-Мариотта, решили сами изобрести этот очаровательный велосипед.

Игорь Иванович сделал паузу. В чем суть закона Бойля-Мариотта, он помнил смутно, но с удовлетворением отметил, что класс заинтригован.

– А потом… – Игорь Иванович оставил плечо русоволосой ученицы и подошел к окну. —

Тихонько движется мой конь

По вешним заводям лугов,

И в этих заводях огонь

Весенних светит облаков

И освежительный туман

Встает с оттаявших полей.

Заря, и счастье, и обман —

Как сладки вы душе моей.

Упоительный, нестареющий Фет! Его стихи пахнут! Вы чувствуете аромат?

И освежительный туман

Встает с оттаявших полей…

Ведь чувствуете?

И снова оказался он у второй парты, и опять его чуткие пальцы коснулись волос на плече…

Класс затих. Прошла почти минута, когда Игорь Иванович, отведя рассеянный взгляд от окна, вдруг смущенно улыбнулся:

– Ах да, извините, пожалуйста. Мы ведь и не познакомились еще. Меня зовут Игорь Иванович. Я у вас буду вести литературу…

Таким был первый урок. И похожими на него были остальные. У него получалось все: и неожиданные будто бы порывы поэтического чувства, и вовремя, но как бы невзначай, брошенная шутка, и увлекательный рассказ с интригующими подробностями чьей-либо биографии, которые всегда с такой готовностью выкладывает его память. Приятно было чувствовать себя как бы вне возраста – юным, как они, и в то же время ненавязчиво мудрым… И еще невыразимо приятно было смотреть на себя со второй у окна парты восторженными глазами русоволосой Нади Переваловой…

Кесарю – кесарево…

Игорь Иванович косил теперь не спеша, но старательно. Много не захватывал, широко не замахивался. Оказывается, если не отрывать пятку литовки от земли и слегка приподнимать носок, – косить будет куда легче и стерни почти не остается. Даже прошлогодний жухлый осиновый лист весь на виду. Нет, правда, того красивого замаха, широкого, как улица, прокоса, но вон и Маечка вроде как не рвется в передовики. Легко идет, ровненько, но соседа обгонять не спешит. Вот и отличненько. Косить-то еще во-он сколько. Семьдесят семь потов сойдет.

Майке действительно не хотелось торопиться.

Она любила страдовать. Так же, впрочем, как ходить за коровой, раненько утром мыть полы в доме или полоскать на речке белье. Все это делала она не надсадно, а как песню пела – у каждой свой мотив, свое течение. Одно только требовалось Майке, чтобы не в тягость была работа, – было бы о чем мечтать.

В жизни все не так ладно получалось. Сиротой Майка осталась рано. Кормилась и росла, училась до восьмого – все будто в долг брала. Нет, ни молчаливый Яков Кузьмич, ни хлопотливая Милитина Федоровна не попрекали ее куском, но и дочкой не назвали ни разу. Словно бы некогда им было приголубить ее, приласкать. То, глядишь, корова отелилась, большая вода пришла, овца ногу покалечила, а там и страдовать пора… Бесконёчная крестьянская круговерть.

Майка рано вышла замуж. Повадился один шофер из города. Зимой за сеном едет – заглянет. Летом со спиннингом на выходной прикатит – у них остановится. Так и познакомились. Уехала Майка к мужу в город, поступила на завод. Любила ли она Виктора? Кто знает… Жалела больше – пил он. И такой был беспомощный, даже в пьяном гневе своем, когда над ней куражился. И казалось Майке в такие минуты, что эта ее жизнь и есть тот долг, который она кому-то отдать должна…

И терпела Майка, и жалела, и голосила потом над гробом мужа своего: Виктор погиб в случайной пьяной драке. Жизнь Майку не баловала. Зато всегда была у нее мечта. То о подруге единственной на всю жизнь, то о ребенке – капризном и непоседливом мальчугане. А сейчас вот думалось-мечталось ей об Игоре Ивановиче…

И хорошо было косить податливую влажную траву, видеть перед собой молодого, сильного, но неуклюжего в крестьянской работе человека, слегка сбивать шаг, чтобы не задеть литовкой ненароком, и дать почувствовать его мужское превосходство.

– Во идут! – сказал, остановившись, Игорь Иванович. – Особенно Семаковы. А Колька, Колька! И где он так насобачился?

– Так он же, как приедет, у нас околачивается. Вместе с отцом, – обрадовавшись разговору, тотчас отозвалась Майка. – То переметы ставят, то лодку смолят. А уж как покос – без них не страдуём. Вот и наловчился. Да и ничего особенного. Вы два-три раза покосите, так же будете.

Игорь Иванович не спеша вдавил в землю рукоятку литовки, достал брусок и начал неловко водить им по лезвию.

– Оботрите сперва литовку-то, – посоветовала Майка.

– И верно, – вспомнил Игорь Иванович. Подхватил пучок скошенной травы и, обхватив им лезвие, вытер.

Точить он старался небрежно, как заправский косарь, но металлический звон почему-то резко обрывался, не складываясь в знакомую Майке мелодию сенокосного утра. «Наверно, боится руку порезать», – невольно подумала она.

– Нет, а мне Семаковы интересны, – уловив в Майкиных словах пренебрежение, начал Игорь Иванович. – Сколько их знаю и все удивляюсь. Даже не так надо сказать: восхищаюсь ими.