Аркадий Макаров - По деревне ходит тега… Повести и рассказы

Яичница перед ним на сковороде с ветчиной зажарена, и графинчик, тоже вчерашний, на столе. Семен сидит, рубаха до самого пупа распахнута. И, вроде, как опять выпивши. Кинулся ко мне, опрокинув на пол табурет. Обнимает за плечи:

– Живой?

– Да лучше бы и не жить совсем!

– Как так, елки-палки? Мы же тебя искали. Я уже хотел сегодня сельчан на твои поиски поднимать. Куда же ты вчера нырнул? Сидели все трое в тракторе. Ты сам-то – ничего был. Стихи чудные декламировал. Век таких не слышал. Как артист, какой! Сам что ль сочинял? Ты их мне потом перепиши. А теперь садись, прими дозу. Ты бледный, как спирохет, какой! На человека не похож. Правильно говорят люди: «Похмелись, и слез не будет!»

Первая рюмка вошла, как штопор в бутылку. В пальцах сразу чувствительность появилась. Прихватил щепотью со сковороды остатки яичницы и кинул в озябший рот. Поводил челюстями – хорошо!

– Вытолкнули, вытолкнули твоего Батона! Чего спрашиваешь? Хотя я ни о чём таком еще не спрашивал, а только приходил в себя.

– Замерзал твой Батон! – весь, подавшись в мою сторону, почему-то резко, с укором, как бы оправдываясь, говорил землеустроитель. – Если бы не мы, твой Леха в наши черноземы вмерз. У него шланг в системе отопления лопнул. Радиатор пустой, и печку разморозил. Запаска выручила. Резина долго горит, вот и грелся. Дернули раз-другой. Ты рядом тогда стоял. Чуть буксировочным тросом ухо тебе не отсекло. Веревка бельевая, а не трос. Оборвался. Колеса – ни в какую! Ну, ты чего не пьешь? – уставился на меня землеустроитель. – Пей! Катька на утреннюю дойку ушла. Теперь я хозяин. Спешить некуда. Если бы не Плужок, – до мартовской оттепели твоему другу сидеть. Его тачка по самое днище замонолитиласъ. Трос, я говорю, оборвался, когда ты еще рядом торчал, монтажник-такелажник! Закусывай! Чего ты? – и пододвинул ко мне уже порожнюю сковороду. – Ах, да! – спохватился Семен, и тяжело приподнявшись с места, дотянулся до холодильника, пошарил где-то там, внутри и вытащил, не глядя тарелку с остатками вчерашнего ужина. – Плужок – ухмыльнулся рыбозаводчик, – кружился, кружился возле вашей машины, да и подцепил ее ковшом под багажник. В тракторе сила дурачья. Отодрали тачку. Ничего, мотор в порядке, только багажник выше крыши взъерошился. Плужок на это дело спец, костоправ хороший. Выправит. Он виноват, что ли? – почесал затылок Семен. – Да, дела…

– А где Леха с машиной? – после второй рюмки опять расслабился я.

– А я тебе, не говорил что ли? Как где? Они теперь с Плужком, как братья кровные. Не скоро расстанутся. Машину на ход поставить – это не бабу раком. Тут торопиться некуда. Пей пока!..

Домой возвращались только на третьи сутки.

Я все ломал голову: – как бы нечаянной командировкой жену успокоить и отвести от себя скандал.

Что крутилось в голове у товарища, даже автор не знал. Ехали молча, но каждый думал о своем.

И только под конец пути Леха Батон вздохнул:

– Машину продавать придется… Может, ты купишь? Я уступлю только.

– Ага, куплю! – подхватил я. – Вот Нобелевскую премию получу и куплю!

Машина, раздрызганная и вихлястая, гремя всеми суставами, въезжала в заснеженный город. Стояла настоящая зима.

А на свою малую родину мы зря спешили; тропинки детства в бурьяне перепутались. От памятника Ленину одни пролетарские ботинки на постаменте остались. Какой-то местный недоумок ножовкой отпилил ноги вождю, думал, что Ленин бронзовый, из цветного металла, а это бетон, покрытый краской под бронзу, да и только! Зря пилил, старался.

Ильич бы и сам от недогляда упал…

или с любовью из Украины

1

Живёт-обывает в сопредельной с нами незалежной стране, в сельце Воскресеновка, маленький наивный хлопец Николка – колядник, щедривник, посевальник, и вообще гарный человечек. Живёт с мамкой в маленькой мазаной глиной хате, чистенькой, белёной голубоватым раствором гашёного карбида. Этого карбида у приезжего сварщика Михася целый жестяной барабан будет.

Михась тот, тоже гарный хлопец. Настоящий парубок: пшеничный оселедец на лобастой, бритой, круглой и крепкой, как перед Николкиной хаткой голыш-камень, голове, усы хоть ещё и жидковатые, но уже свисают двумя косицами с толстой губы, привыкшей держать изогнутую по куньи, трубку-смологонку – настоящую люльку, пропахшую ядовитым махорочным дымом.

Михась квартировал у них в хатке всё лето и Николка пробовал пососать этот деревянный гостинец. Никакой сладости, только голова закружилась.

Михась приехал из Галитчины к самому пану Леху, фермеру из братской Польши, помогать ему возводить хозяйственные и складские постройки на месте сгоревших в одночасье колхозных ферм.

Дом у пана огромный, на два этажа, четыре злющие собаки на четыре угла дома, видеокамеры зорко из-под козырьков смотрят на дорогу, не заехал бы кто невзначай в гости…

Пан Леха, местные называют его по москальски – Лёха, чтобы земля не зарастала дурнотравьем, прибыл помочь селянам в их нелёгкой крестьянской доле; взял в аренду чернозёмы и теперь выращивает для своих заводов в забугорном крае сахарный чудо-бурак, такой породистый, что и говорить нечего. Гнать из него горилку – милое дело!

За работу пан с бывшими колхозниками расплачивается тоже бураком. А, куда мужику этот чудо-бурак девать? Знамо дело, некуда! Вот и приходиться перемалывать его на горилку. Горилка з перцем – хорошее дело! Дёшево и сердито!

Сам пан Лёха, когда ему поднесли на рушнике чарку вёрткие молодухи, пробовал той горилки, да не пошла она ему в горло, вышвырнулась. Прилюдно конфуз вышел, насилу отсморкался пан-хозяин и прогнал молодеек со двора. Сказал, чтобы приходили под хмару, но только без горилки, у него у самого наливок полный погребец, одному пить – мочи нет!

Рабочих у пана много, а сварщик один. Он специалист. Сваривает металл с металлом, как штаны штопает – строчка к строчке.

Попросился Михась к Николке в хату на постой, мамка его и пустила. Ничего – в тесноте да не в обиде! Михась денежек за постой заплатил сразу на весь срок, поэтому учебники на этот год у Николки куплены свои.

Учится этот малой хлопец хорошо. Пусть Николка ещё пока не парубок, но он им будет – ей Богу! Усы станут похлеще, чем у Михася, а вот трубку он в рот брать не будет. Не дурак совсем, чтобы в грудях дым хоронить…

Михась ему друг. Помогал белить хатку со всех концов. Николку мочальная кисть плохо слушалась, поливала едучей карбидной гашёнкой, смывала глину со стены, а у Михася махровая кисть в руках была послушна, и сама металась по стене хатки, как озорная маленькая обезьянка, которую Николка видел однажды в киевском зоопарке, куда прошлое лето ездили на экскурсию всей школой.