Ян Шайн - Срок годности

Жена Иуды жила, как готовила бульон – на крутом огне, не снимая накипи. Ее окружала вражда к мужу.

– Вступление, лишенное завораживающей детали, задуманной жалом крючка, утопит многостраничную снасть: «Какой странный со мной случай: в дороге совершенно поиздержался». [2] Николай Гоголь «Ревизор»

Так распорядился оформить вводный абзац автор. Он так и сказал: «Оформить». Многие из его указаний забыты. В этом нет моей вины. Они вычеркнуты из памяти по требованию верховного заказчика. Так он велел себя именовать. На вопрос, зачем плодить инструкции и желать их забвения, он ответил:

– Из высокомерия к собственным мыслям и особливо всяким видам наследия. Не удивляйтесь, все живое построено на парадоксе. Вот вы, бродяга и бражник, накрепко привязаны к капризам опоясанного лживыми воспоминаниями эгоиста.

В известном смысле вы сосед из стихотворной жемчужины. Вам нельзя доверить встречу с «чуждым», но можно обязать его хранить. Для чего, не важно; прихоть, всякое накопленное предполагает выбор.

Представьте перетасованные главы «Фауста», «Отелло». Сильное впечатление! Увы, у них есть своя последовательность, закрепленная языком времени. Для достижения цели необходимо развивать ловкость, изворотливость. Монтаж. Оцените мощь инструмента. Привычное фортиссимо – рев труб. Приторочьте вздох облегчения роженицы, уместившееся на ладони перепачканное девичье тельце, звук шлепка, звонкий крик к безумным глазам старухи, шарящей взглядом по обсиженному мухами потолку. Вот где фортиссимо!

Подсказка. Монтаж аттракционов. По всему жизнь есть балаган. «Аттракцион (в разрезе театра) – всякий агрессивный момент театра, т. е. всякий элемент его, подвергающий зрителя чувственному или психологическому воздействию…». [4] Сергей Эйзенштейн «Монтаж аттракционов» Аттракцион в «разрезе жизни» – посильно украшенные отбросы. Ищите язык времени, монтируйте, соберите орехи в горсть и столкните ребрами. Почувствуйте силу сотрясения событий. Переиначьте, опрокиньте завершенную конструкцию и начните заново. Это, голубчик рекомендациями не осилить, к лучшему их вовсе забыть.

В другой раз я вопросы не задавал. Нет, был еще один. Причина – слезы Порции. Я спросил: «Кому принадлежит любовь?».

– Я знал трактирщицу, подрабатывающую уроками сольфеджио. Она казалась многажды влюбленной, но никогда полноценно, ибо искала годных усмирить ее плоть и держалась усмирителя из признательности. Ее тревога вдалеке от дыхания минорной токкаты, в такую минуту Высокая Скорбь высвобождает запрятанные под лопатки битые седым пером крылья.

Любовь не должна быть равной. Кому-то придется любить привязчивее, настырней. Иначе любовь увязнет во лжи.

Любовь не может петь соло на два голоса, это так же плохо, как оперный канон. Спаси боже, когда либреттист вручил основному и имитирующему голосам разные тексты, впрочем, исполнять единый текст также выходит грязное звучание. Я о том, кому выпадает роль подпевалы при солисте. Отчего так происходит: от довольства получить вкусный объедок, или причина в слабом голосе, кто знает. В любви одна из двух глоток звучит громче, ярче. Так может длиться долго, но не весь отпущенный любви срок.

Усталость быть первым, либо вторым номером, сбитый интервал, искушение попробовать силу голоса в ином составе, общая фальшь, разрушают любовь. Хорошо, если ограничится всполошенностью, страхом, а когда все растерялось, и жизнь перекатилась в оправдание внешнего смысла…

С подносом в руках явилась Сандра. Обед из трех диетических блюд: суп, курица, фруктовый мусс. Иногда старика кормят подавальщицы.

Госпиталю сто тридцать лет. Он назван именем принца Альфреда. Из окна палаты виден Андреевский флаг, установленный на башне с часами колледжа Святого Андрея.

– Сохранить любовь может обмен, передача солирующей партии, как это произойдет – не задача. Сложность в том, как это пережить. Кафка писал Милене: «Любовь – то, что ты для меня нож, которым я копаюсь в себе». Опыт подсказывает – нож достается второму номеру, подпевале.

Представьте человека в изножье падающей в горах воды. Так глохнет основной голос любви, ему не разместиться в покойном изголовье. Да и наоборот не получается, нет смелости. Переменам следует бояться подмен. Во время французской революции 1789 года, в храмах разрушили сотни органов, намерились переплавить металл раструбов на оружейные пули. Пуля со звуком виолончели впивалась в бедро; скрипичная попадала в сердце; трубный глас крошил череп.

Органные пули и нынче свистят мотив новой роли. Не сомневайтесь, «большинство из нас играет в жизни какую-то «роль» и старается хорошо сыграть ее и заслужить одобрение зрителей; мы так вживаемся в эту роль, что продолжаем играть ее без зрителей, для себя самих, может быть, даже умираем с заученными словами на устах…». [5] Семен Франк «Крушение кумиров»

А как вам покажется органная пуля – человек: флейтовая, гамбовая, отлитая из поверженного оскалида, кино-органа со звукоподражательными эффектами. Наверняка встречали мужчину, подобного шуму поезда, дверному скрипу; женщину-кукушку, сирену; ребенка-колокольчика. Звучание людей непередаваемо, его можно составить в небывалый оркестр. Он предательски неуступчив, непрост в управлении, ему нужна твердая рука дирижера, рука жены Иуды.

Salve.

Почтенный Анна, в телефонном разговоре, несколько скомканном по вине моего недомогания, тема драматургической записи осталась не укрытой объяснительным словом. Меньше всего мне бы хотелось говорить о «новой драматургии». В большинстве случаев под этим грифом скрывается пошлость. Другое дело новая драматургическая запись, существенно расширяющая границы пьесы.

Под новой записью подразумеваю описание настроения поселенных на сцене предметов. Закрепление за пьесой музыкальной тональности. В случае, когда театральный свет есть драматургия эпизода – разработка световой партитуры. И наконец, свободно очерченный контур роли.