Евгений Хайрулин - Записки бродячего музыканта

Рано-рано к квартирантам спешил третий компаньон, аккордеонист. Приносил пиво, стягивал пьяных артистов с ложа, пинал их ногами, размазывал по полу. А бодун им мозги рвёт! А насильно трезв не будешь! Друг, тем временем, опохмелял друзей, вливал в их пасти пиво, затыкал колбасой, заворачивал с собой похуй суёк (виноват, сухой паёк) и тащил полуживых на работу. За эту похмельную процедуру пришельца называли «Доктор Живаго». В этой насквозь пропитой хижине Доктор Живаго очень осторожно проявлял чудеса доброты и гуманизма! Как говорится, сделал добро – отвали подальше, на безопасное расстояние…

Впрочем, мало ли что у них там бывало в этой лачуге. В основном, всё шло хорошо. Только с Андреем случилась однажды слегка нелепая история. Скрипач возвращался с халтуры. Поздно, часов в 12 ночи. Чуть-чуть пьяненький, но довольный. Похлопал по карманам – нет ключей: видно, забыл дома. Звонит в звонок – не работает. Что делать? Кричать – поздно, смеяться – глупо, резать вены – рано. В конце концов, делу время, потехе ночь. Ночевать на улице – холодно, осень на дворе. Заволновался мастер смычка и канифоли, стал сильно думать. Напротив его окон находился под ремонтом другой дом. Двор – колодец: стенки близко, окна домов друг напротив друга. Полез, поспешил Андрей в соседний дом. Рискнул. Оказалось, не заперто. Ура! Полез по ступенькам выше. Окно напротив его законного жилища не заперто. Очень интересно! Надо действовать! Нашёл длинную доску, высунул в окошко, дотянулся до своего окна и тихонько – тук-тук-тук…

Косой с косой очнулся, полуживой. И угораздило его в этот момент, по пьяному делу, свои родные очки растоптать! Бедняга полуслепой, без очков, кирной, со света в ночь ни хрена не видит. Топчется на месте, в хате кавардак, спотыкается, ищет злосчастное окно… Нашёл. Свесился с 3-го этажа, кричит, незрячий, вниз, в темноту:

–Кто там?

Ну, а что тут такого – спрашивает человек сверху вниз, с 3 на 1 этаж:

–Кто там?…– А ему, между прочим, стучат в окно. И там было высоко, до окна не дотянуться – как-никак, 3-й этаж все же.

Скрипач откликается тихонько, шёпотом – ночь же на дворе, народ спит:

–Это я, Андрей…

Косой опять своё, кричит вниз, башку свесив:

–Кто там?

–Это я, Андрей.

Не узрел никого, слепой квартирант. Хлопнул винца и залёг в койку. Андрюшка опять за доску, тянет, стучит:

–Кто там? – заладил своё Косой.

–Это я, Андрей! Открой пёс, домой хочу, спать! – уже кричит Андрюшка.

В конце концов, допёр, певун полупьяный, что голос из дома напротив раздаётся. Сильно испугался, чуть выкидыш с ним не случился. Скажите, люди добрые, как можно стучать в окно квартиры на 3-м этаже!? Скрипач вошёл, хотел ему в морду дать от радости, но не успел. Очень хотел в туалет. А после, придя из уборной, уже не стал этого делать.

И какой же вывод сделаем мы, припомнив этот сокрушительный ночной переполох и мытарства бедного, немного выпившего и уставшего скрипача, имевший место быть в берлинском микрорайоне Пренцлауэр-Берг?

Пить-то вы пейте, чуваки, хоть каждый день! Можно много раз в день повторять это энергичное занятие. Пейте до работы, после работы, даже во время работы. Но не вместо работы! А мозги, ключи и очки терять не надо. Будьте бережливы!

ДОПОЛНЕНИЕ. ЖМУР.

Я тут вспомнил хромого Саньку Морозова, жмуровых дел мастера. Он так говорил:

– Мёртвый человек – это живые деньги!

И он был абсолютно прав, когда речь шла о людях, ушедших в мир иной. Тогда у оставшихся провожающих портилось настроение. И они испытывали горе от потери дорогих людей, поэтому не жалели денег, отдавая последние почести…. Похоронные музыкальные коллективы пользовались большой симпатией у оставшихся в живых! Работы было много! По три-четыре выхода в день. Из этого заметим следующее: денежку ребята имели. Дисциплина в команде – строгая. Ребята – лихие, бывалые. И весёлые! Даже, скажу вам, удивительно: как у них не портились характер и пищеварение от этих скорбных картин и беготни по кладбищам?! И в снег, и в зной годами шлялись между надгробий с дудками в руках.

Военные музыканты культивировали такую фишку: самый молодой оркестрант должен был подойти к ящику и поцеловать усопшего в губы. Иначе денег не дадут.

Конечно, разные грустные речи говорили на траурных митингах! Бывало, на траурной церемонии провожающие и ляпнут что-нибудь весёленькое, типа:

– Спи спокойно, дорогой товарищ! Ты это заслужил…

Или родные и близкие захлопают в ладошки, пережрав с горя водки. Нет, не сразу, а после слов распорядителя:

– Траурный митинг считаю открытым, – и бурные аплодисменты в ответ!

Рассказывают, одна старушка всё ходила и канючила:

– Уж вы сыграйте, ребята, постарайтесь от всего сердца….

– Не переживай, бабка! Так сыграем – покойник не нарадуется!.. Послушай, бабуля, а усопший нам ничего не передавал – ну, там, денежки и немножко водочки с закуской?..

ЕВРОПА. МЫ. ОНИ.

В Берлине на улицах – очень даже нескучно. Есть где порезвиться, есть где отвести душу, есть чему изумиться. Люди вокруг разные, интересные, весёлые. Глаза смеются, все говорят громко, на разный лад. Кричат, свистят, руками машут, орут в дурацкие мобильники. Ездят на самокатах, едят на ходу китайскую лапшу, вытирают пальцы об голову, об волосы. Один трюкач недавно на велике ехал. Без рук. Нет, руки у него были, но они были заняты: в одной – тарелка с супом, во второй – пластмассовая ложка. Мчится, довольный, черпает похлёбку ложкой, на ходу сёрбает, чавкает, лакает. И мы тут же, где-то рядом, со своей нежной музыкой. Без нас разных диковин и штуковин хватает! На каждом углу, на каждой площади.

Вот, например, очень модный, известный в Германии актёр. В цилиндре и фраке. Он читает отрывки из немецкой классики – Шиллер, Гёте и всё такое. Читает грандиозно!

Или, к примеру, такой невероятный жанр искусства: хаотично стоят разнообразные статуи, размалёванные серебряной краской от ушей до пяток. Тщедушные и грузные, весьма сомнительного вида. Вот они красавцы: смерть с косой и вставными железными зубами, Спартак без трусов, Гераклы там всякие, огромный медведь, символ Берлина, в толстом, лохматом плюшевом комбинезоне бурого медвежьего цвета. Грязный, потный и вонючий. В руках у медведика – красно-белый флаг Берлина. Он машет им из стороны в сторону, норовит зацепить по башке какую-нибудь потерявшуюся туристку. Разные шуты, какие-то полоумные ангелы, черти, бабочка из Белоруссии с огромными, двухметровыми марлевыми крыльями. Еле ползает – куда уж ей по небу летать, такой неуклюжей! Дискоболы, девушки с веслом и прочие скуёженные, отчаянные, полураздетые личности.

Статуи замерли… Ждут… Чу! В их коробочку звонко падает монетка! Памятники, неожиданно, оживают и начинают двигаться. Они шаволятся, кривляются, выкаблучивают всякие пассы и движения. От этих проделок делается немного смешно, но ненадолго. Фигуры снова замерли, застыли, как вкопанные, одни только глаза из стороны в сторону – зырк, зырк… Опять стоят молчком, до прихода следующего гонорара, так сказать.