Галина Асташина - Авантюристка. Или Большие тайны маленькой компании

Познакомились они в «Историчке»: молодые московские гуманитарии очень любили эту библиотеку. Там, в ее святая святых, в курилке, собиралось общество странных мечтателей: историки, филологи, будущая интеллектуальная фронда, – люди, жившие особым духом вольности, доверительных разговоров, надежды, мечтатели…

К выставкам, музеям и концертам Ольгу не тянуло, зато в спокойном и просторном читальном зале, где стояла священная тишина, ей было уютно и хорошо. Она училась в педагогическом, на заочном, но нигде не работала. Справку о том, что она где-то служит, ей достали родственники.

Прямые светлые волосы, строгий классический костюм и никакой косметики: природная элегантность удивительно сочеталась с мягкостью голоса, женственностью и загадочностью. В ней было что-то неуловимо манящее и обещающее, какая-то тайна, какая-то загадка. Даже манера разговаривать, прерывая фразу на слове, завораживала. Павлу она казалась молодой Ахматовой, «из мира другого, в меланхолии печальной»…

Жизнь современников Ольгу не интересовала: рутина и обыденность не касались ее внутренней жизни, ее прекрасного и недоступного замка Поэзии; да и пускать туда кого-либо она вовсе не собиралась. Стремительный роман, однако, не нарушил гармонии: тактичный, интеллигентный, Павел был своим, одной крови. Он любил классическую поэзию, хорошо знал переводы, хотя всему предпочитал красивую изящную прозу. Ольга читала ему свои стихи…

Страсть вспыхнула внезапно и изнутри сжигала их. Тела неистово искали друг друга, отметая условности и подчиняясь только зову инстинкта. Став любовниками, они встречались в чужих пустых квартирах, на дачах, отдавались друг другу в подъездах, на последних сеансах кино. Плоть не знала усталости и, насыщаясь, вновь требовала и требовала наслаждений. Совершенствуясь в науке секса, они все время искали новизны в ощущениях, а души – их души оставались глухими и слепыми друг к другу. Стихотворные опыты Ольги оставляли Павла равнодушным, и, чтобы не обидеть поэтессу и любовницу, он отмалчивался, думая про себя: вроде и не графомания, но стихи фальшивые, вымученные, какие-то искусственные. Понять, почему молчит сердце, он не мог: «У меня, наверное, что-то с психикой: разве нормально видеть в женщине только предмет страсти? Почему мне безразлично ее мнение о чем-либо или то, что она делает без меня, о чем она думает и кто ее родители? Я даже привычек ее не знаю и, честно говоря, мне это абсолютно неинтересно… Разве так любят женщину? Предмет страсти надо боготворить, а я, похоже, его расчленяю. И поговорить-то об этом не с кем… Не с Маришкой же обсуждать мои интимные приключения и сомнения… Что же делать? Порвать или оставить все как есть?

Скверно на душе… где она, та самая точка, откуда все пошло шиворот— навыворот? Павел лукавил: он знал, когда и с чего начался вялотекущий разрыв с Ольгой.

Читая регулярно на Трубной площади газеты, которые издавались в других городах, он специально приезжал из Новых Черемушек в центр. Редко, но попадались на этих стендах заметки и статьи, практически не тронутые рукой цензора, или просто по-провинциальному забавные.

Маленький листочек, написанный от руки мелкими буквами: « Уроки иврита . Звоните… », был наклеен на самом верху стенда, чтобы никто не мог его сорвать, и потому объявление он заметил не сразу. Прочтя его, Павел закурил. Сигарета погасла, а в голове выстроился четкий ясный план. «Вот что мне нужно, и почему в голову это раньше не пришло? Надо изучить язык, досконально, чтобы не только говорить, но читать и думать на нем. Все силы брошу… Это первое, потом. Потом надо с умом выбрать невесту. На факультете много девушек из еврейских семей. А лучше всего специально познакомиться, чтобы и у ее семьи была такая же цель – в смысле уехать отсюда, навсегда. Хорошая порядочная девушка… Кстати, говорят, еврейки – прекрасные матери и очень хорошие жены. А Ольга? Нет-нет и нет. Не вариант! Уехать! Тянуть не буду. Придется, конечно, еще помучиться здесь. Вести себя буду тише воды, ниже травы, чтобы никто, даже родители, ничего не узнали, – одним словом, помалкивать, ничем не выдавая своих планов. Да, пожалуй, это единственный выход. Надо готовить себя… Подумать только, я, малодушный, трусоватый и собрался эмигрировать. Вот это дела!»

Он сорвал объявление и тут же, в ближайшем автомате, набрал указанный номер. Трубку долго не поднимали, а после шести гудков, которые показались Павлу вечностью, ему ответили сквозь зубы что-то невразумительное. Он снова набрал номер, ждал, когда подзовут преподавателя. Представил себе старенького еврея, живущего на мизерную пенсию и доходы от уроков, неухоженного, небольшого роста человечка, шаркающего по коридору коммунальной квартиры…

– Алло, я вас слушаю, – молодой звонкий голос оглушил студента журфака.

– Простите, я…я звоню по объявлению, мне нужен преподаватель иврита. Я туда попал? – тихо спросил Павел.

– Да-да, записывайте адрес, я вас буду ждать. Приезжайте прямо сегодня. Где-то через часок.

Огромные окна большого старинного дома на улице Чехова смотрели на бывшее здание Купеческого собрания, знаменитого в прошлом своими ресторанами и игральными залами. Около театра, разместившегося в этом здании, толпилась очередь жаждущих попасть на премьеру. Павел отметил для себя, что даже не поинтересовался, чем «Ленком» хотел удивить Москву этим вечером.

Отделанный зеркалами лифт мягко поднял его на последний этаж. На входной квартирной двери красовалось множество маленьких звоночков-пуговиц и латунных табличек с еле различимыми надписями. Нажав кнопку, к своему удивлению, он занервничал.

Дверь открылась: высокий, спортивного типа мужчина, лет тридцати, в махровом халате и накинутым на голову капюшоном, доброжелательно улыбался. Нос и огромные карие глаза с маленьким прищуром выдавали его происхождение, которое так не любят на Руси. Учитель был чем-то похож на веселых монахов из «Декамерона», обаятельных жизнелюбов-хитрецов, которые никогда и ни за что не откажутся ни от одной из земных радостей.

Коридор извивался змеей. Комнат было много, но в квартире жизнь как-будто замерла. Следуя быстрым шагом за учителем, послушно огибая шкафы и тумбочки, Павел подумал: «Я, пожалуй, обратной дороги один и не найду». В тот же момент он стукнулся головой обо что-то твердое – то ли бак, то ли оцинкованное корыто, подвешенное к стене. Звук от удара был похож на гонг. Оба от души рассмеялись, хотя в глазах у Павла потемнело. «С боевым крещением», – подбодрил будущего ученика Роман и пригласил Павла в свою комнату.

Комната напоминала склад большого книжного магазина. Ни стен, ни мебели видно не было: все пространство от пола до потолка было уставлено книжными полками. Собрания сочинений, старинные фолианты, потрепанные справочники, журналы и последние новинки изящной словесности – всего было в избытке.