Игорь Сагарадзе - Партия в шестиугольные шахматы

Панегирик хмыкнул.

– И товарищ Алексей согласен. Согласен-согласен. Так ведь, товарищ Алексей?

– Нет, – отрезал Панегирик.

Арсений Игнатьич улыбнулся настолько широко, насколько позволяла треснутая губа.

– Откуда вы про Ивана Владимировича знаете? – резко спросил Горыныч.

– Ох, не волнуйтесь вы так, я не черт, который пришел вас на рога намотать. Вы же не случайно попросили товарища Алексея поговорить с Виталием о его жизни, точнее, о ее круговерти, и о новой…

– Вы что, весь разговор наш слышали? – нервно перебил Арсения Игнатьича Панегирик.

– Ну, что вы, товарищ Алексей, я только малую толику услышал. Но я умею домысливать. Я же говорю, я развиваю истории. Я ведь медийный философ.

– Но…

– Подожди, Панегирик, – прервал помощника Горыныч. – Все-таки, как вы домыслили Ваню…, Ивана Владимировича?

– Прошу прощения, товарищи, я же не рассказал вам, что встретил в парке Плетеного, просто не успел рассказать, вы меня постоянно перебиваете. Плетеный – это такой странноватый молодой человек, свято верящий, что в сети он сможет найти ответ на любой вопрос. Более того, похоже, он воображает, что сам и есть воплощение этой сети. И при этом он с большим уважением, а, по сути, с пиететом рассказал мне про Ивана Владимировича. Так я и нанизываю камушки на струну, а оселок для их шлифовки – ум и фантазия.

– Ум и фантазия?

– Конечно-конечно, иногда мы и не вольны распорядиться ни своим умом, ни, тем более, фантазией. Знаете, как бывает. Поздняя осень, холодная пронизывающая влажность, одинокие глянцевые листья на деревьях, и вы, бегущий куда-то по просеке, задыхающийся от бега, вот-вот упадете, но все бежите, бежите, задыхаетесь и бежите. И… звонок над промокшим безмолвием…, звонок, и вот, нет ни листвы, ни голых стволов, ни ЛЭП над просекой, вы на мокрой подушке, и сердце прихватило. И так бывает, прошу прощения, товарищи. А разговор Виталия и, гм…, товарища Алексея, которого вы Панегириком величаете, этот разговор…, да, он мне очень понравился. Сейчас таких разговоров уже не ведут. На звезды не смотрят и внутрь атома не заглядывают, все больше курсом доллара интересуются. В этом мы сегодня сильно проигрываем Советскому Союзу, да-с.

Повисло недолгое молчание. Арсений Игнатьич перевел дух и охотно продолжил:

– Прошу прощения, товарищи, но вам совершенно не следует меня опасаться. Я никому не мешаю.

– А зачем вы нужны, если никому не мешаете, – набычившись, спросил Горыныч.

– О! Вот это интересный вопрос. Видите ли, Алексей Горанович, я только летописец. Способный домысливать, да, но летописец. И нужен, собственно, только себе. Если бы я был чьим-то орудием, тогда, конечно, я бы обязательно кому-нибудь мешал. А так, нет. Но, если Вам нужна какая справка или история, милости прошу, чем смогу, помогу.

– И при этом вы ничего не выдумываете.

– Нет, конечно. Да вот, не угодно ли: Вы с товарищем Алексеем…, то есть, с Панегириком обсуждали «Онегина» и русалок. Даже не обсуждали вовсе, а так, упомянули. Хотите, я расскажу про русалок, и вы с Панегириком проверите, выдумываю я или нет. Хотите?

Горыныч сумрачно смотрел на Арсения Игнатьича. Молчал. Арсений Игнатьич глубоко вздохнул, и занудный его голос окреп.

– Помните, Алексей Горанович, тот коврик на стене… тринадцать лет назад. На нем была выткана розовая русалка на фоне зеленых водорослей. А про русалочьи бои вы от Панегирика уже слышали. И захотелось Вам на эти бои посмотреть…

***

Коврик засветился как экран, стал трехмерным и вобрал в себя всю комнату. Горыныч оказался в небольшой уютной зале с шестью столиками и огромным аквариумом в дальнем конце, где должна находиться эстрада. Собственно, узенькая как карниз, эстрада перед аквариумом была, вернее, это был узкий подиум, но разглядеть его сразу было мудрено, тем более, что аквариум с разноцветной подсветкой сразу же приковывал к себе все внимание. Аквариум был пуст, и Горыныч лениво осмотрел остальную часть залы. Уютная отделка стен и пола, приглушенный матовый свет от витиеватых светильников на стенах, мягкие удобные стулья, по одному за каждым из застеленных нежно-салатовыми скатертями столиков. Неброская роскошь, но ничего лишнего. За каждым столиком восседало по одному мужчине, внешний вид которых не оставлял в них никаких сомнений. Очевидно, они ожидали представления. Негромко переговариваясь, звеня приборами, медленно потягивали напитки. Один из них уже снял пиджак, остальные еще крепились. Горыныча, разумеется, никто их них не заметил. Не замечали они и конферансье, ибо он был не в зале, а в смежной боковой комнате для прислуги. Конферансье корчил недовольные рожи, покрикивал на халдеев, нервно поправлял свою бабочку. То ли что-то не складывалось, то ли это была его обычная самонакачка перед началом вечера. Наконец, он последний раз шикнул направо-налево и, растянув узкие губы в сладенькую улыбочку, как фокусник, внезапно материализовался на подиуме перед аквариумом. Раздались аплодисменты.

«А вот и я, вот и я, дорогие мои! – загнусил конферансье козлиным баритоном. – О-хо-хо! Кого я здесь вижу. Мистер Р…, ах! ах! не будем называть имен, – обратился он к снявшему пиджак, – Я буду звать Вас по-домашнему, мистер-министер, и-хи-хи-хи-хи! О-о-о! Господин генер… что, Вы, что, Вы… просто, по-домашнему, мон женераль. А нет ли среди нас губер… о-хо-хо! – конферансье игриво приложил палец к губам, – ну, конечно, ну, конечно, мы так любим нашего папу, что развлекаемся втайне от него, дабы его не шокировать…» – заливистый смешок конферансье потонул в дружном гоготе участников действа. Конферансье подбоченился и развел руки в стороны: «А теперь, господа, попросим, – он громко хлопнул в ладоши, – несравненная мисс Вау!» «Вау!! Вау!!» – завыло общество. Откуда-то сверху в аквариум нырнула девица в серебристом купальнике и заметалась между прозрачных стенок, играя лучами подсветки, пришедшими тут же в движение. Вой усилился, добавились хлопки в ладоши, впрочем, не очень дружные. Основное звуковое оформление продолжали создавать луженые глотки зрителей. «Несравненная мисс Упсс! – возопил конферансье, и в аквариуме замелькала еще одно русалка. Вой перешел в свист. То ли несравненная мисс Упсс пользовалась меньшим успехом, то ли каждой русалке полагался свой звуковой символ долгожданной встречи. Мисс Упсс выглядела помощнее в плечах, но имела меньший рост. Наконец, публика начала стихать, очевидно, в предвкушении поединка.

А поединок поначалу походил на танец. Энергично работая руками и ногами, русалки извивались друг около друга, то, выныривая на поверхность, то углубляясь до самого дна аквариума. Сил это требовало немало, поскольку дно находилось на уровне пола зрительного зала, а поверхность воды – почти под самым потолком. Но русалки кружились, не уставая, сверкая в лучах подсветки как елочные игрушки. В какой-то момент времени они разошлись к противоположным стенкам аквариума, а вернулись к центру уже с короткими мечами в руках. Бой начался нешуточный, публика пришла в возбуждение, ровный гул то и дело прерывался гортанными выкриками, то от одного столика, то от другого, а мистер-министер даже выбежал один раз на подиум к самому стеклу аквариума. Конферансье, отчаянно жестикулируя, пытался комментировать действо, но его никто не слушал…