Виктор Минаков - Дом невезения. Рассказы и фельетоны

– Сделаю, Сан Саныч. Разобьюсь, но все сделаю в срок, не сомневайся.

Около трех часов дня я, как и рассчитывал, уже был свободен и размышлял: «Чем бы заняться?» Вариантов было с избытком, но я, думаю, сделал правильный выбор: решил навестить дядю Колю, своего дядю по матери.

Инвалид войны, он, не избалованный ни заботами государства, ни вниманием родственников, сиротливо доживал век в ветхом домишке с прогнувшейся крышей и окошками у самой земли. Ни воды в этом домишке, ни телефона, ни газа. Еду он готовил на керосинке, да и что он там мог приготовить!. Как он один в промозглые длинные ночи?.. Об этом лучше не думать… Побудешь часок у него, и долго потом на душе лежит горький осадок, будто именно ты виноват в его злоключениях. Вот и хитришь иногда сам с собой, откладываешь визиты к нему, выискивая себе оправдания, а каждый раз картина становилась все горше и горше.

Дядя долго крепился, не раскисал в надежде на лучшее. Говорил все о льготной очереди на телефон, радовался вместе с соседями предстоящему сносу их убогих клетушек, мечтал хоть немного пожить в квартире с удобствами. Но годы шли, иссякали надежды, появились тоска и растерянность, появился страх перед беспомощной старостью и обида на вла-сти. Жгучая безысходная тоска и обида.

С тяжкими мыслями подходил я к дырявым воротам, готовя себя к встрече с любой неприятностью. Вспомнился случай, когда о смерти бабушки сослуживца родные узнали не сразу – от почтальона. «А вдруг и он – в постели. Болеет. Что тогда делать? Придется переселяться к нему!»

Отворив калитку, я вздохнул с облегчением: дядя, скрипя протезом, ходил вокруг своего инвалидского «Запорожца» и протирал его тряпкой.

Во дворе было что-то по-новому. Я увидел с десяток металлических труб, сложенных у стены кирпичного дома, к которому птичьим гнездом прилепилась дяди Колина хижина. Здесь же был газосварочный аппарат, деревянные козлы, длинная лестница…

– Уезжаешь куда или только приехал? – спросил я, поздоровавшись.

– Уезжаю, Валерочка, уезжаю. Дело тут великое намечается – видишь, газ через двор ведут, – дядя рукой показал на трубы. – А знаешь, кому газ проводят?!.. Вот власти, растуды иху мать! Нам, инвалидам, – отказ на все сто процентов! Сносить, говорят, весь район будем – какой газ, какие ремонты, а этому дому – пожалте! И отремонтировали, и газ, вот, проводят. А почему?.. Квартиру там шишкарю дали. Не самому, конечно, у него она есть, а сыну его: женился недавно. Боятся сразу в новом дому выделять, так они обходной маневр применили: поселили сюда, чтобы при сносе он получил квартиру вроде как по закону. А чтоб не скушно было ему этот снос ожидать – удобства устраивают. За народные деньги, конешно… Эти, – он опять показал на трубы, – они третьовни приехали. Разреши, просят, отец, у тебя трубы свалить. Я интересуюсь, понятное дело, что за трубы, куда, для кого. Как узнал, аж протез застонал от обиды! А мне, спрашиваю, как? Так и быть с керосинкой?! Не заслужил, значит?! Всю войну от начала протопал! Нога в Кенигсберге осталась!.. Сволочи!.. Хотел не пускать, но они-то при чем? Они – работяги. Им – что прикажут… Бригадир, хороший, видать, парень, сказал, что и мне они сделают. Сосок, говорит, с краном для тебя вварим, можешь потом подключиться, только хлопочи о проекте. Успеешь, говорит, быстро сделать проект – выполним и тебе… Какое было бы счастье!..

Дядя Коля разволновался, заговорил, где хотел бы поставить плиту, как переведет печку на газ. И вдруг помрачнел.

– Хорошо это все, но опять не для нас. Вчера ездил в бюро, в котором эти проекты делают. Оно одно на весь город. Прием ведут там только по средам, один раз в неделю. Проект делают по полгода – это мне вахтерша сказала. Правда, говорит, инвалидам могут сделать уступку – срок поменьше назначить. Еду туда – они с четырех принимают.

Дядя назвал адрес проектной организации, и я вспомнил, что там когда-то работали мои однокурсники – Володя Пирожков и Слава Рыженко. Мы даже дружили какое-то время.

– Бери и меня, – говорю. – Вдвоем веселее.

Я не сказал ему о знакомых – там ли они еще? В каких амплуа? Смогут ли посодействовать?.. И еще не сказал потому, что дядя презирал обходные пути, верил всю жизнь в справедливость. Он даже заявление не подавал на улучшение жилищных условий. «Должны, – говорил, – сами знать, о ком им вначале надо заботиться: я все, что мог для страны своей сделал». Наивный был, как ребенок. Теперь вроде прозрел, но кто его знает, вдруг там он опять заартачится?..

– Поедем, – согласился он. – Открывай ворота.

В длинном коридоре проектного бюро, разместившемся на первом этаже пятиэтажного дома, возле одной из дверей сгрудились люди.

– Туда нам, – показал дядя Коля пальцем в их сторону и быстро захромал к ним.

– Ты разбирайся там, действуй, как запланировал, – крикнул я вслед, – я подойду чуть попозже…

Увидев проходящего в нарукавниках парня, я спросил не работает ли здесь Слава Рыженко.

– Вячеслав Константинович? – уточнил парень – работает. Он сейчас за начальника.

– А с начальником что? – почему-то спросил я. – Он в отпуске? Болен?

– Начальника на днях сняли. За пьянку, – с видимым удовольствием отвечал парень. – Теперь Вячеслав Константинович – наш начальник… Четвертый кабинет. Он пока еще в своем кабинете сидит.

В кабинете под номером четыре и с табличкой на двери «Главный инженер» была одна молодая женщина.

– А Вячеслав Константинович? – спрашиваю ее, стараясь потверже запомнить отчество Славы.

– Здесь… Он на минуточку вышел.

Я постоял немного у двери, думая, как повести себя с ним: знаю, что высокая должность свой отпечаток ставит на многих… «Какой он теперь? Чванливый чинуша, ханжа или такой же, как был – деловой, но простой, приветливый парень, про которого говорили, что он далеко может пойти, если… К сдерживающему «если» относили его прямоту и резкость в высказываниях, что с позиций времен, в которые нас воспитали, было смело, но не умно.

Я часто чувствовал отголосок того воспитания, отмечая неподвластную себе робость при встречах с высоким начальством. Но перед «Рыжиком» – так мы звали его в институте, ни заискивать, ни лебезить не хотел, будь он хоть трижды главным инженером или даже начальником.

Ничего путного не придумав, я вышел опять в коридор, где через дверь от четвертого кабинета стоял озлобленный гвалт – люди выясняли очередь, ругали сроки и цены на разработку проектов. Заодно ругали начальство всех мастей и инстанций.

Дядя Коля, увидев меня, вытянул кадыкастую шей, и по его растерянным глазам я понял, что там у него не все в порядке. Я сделал ему знак – потерпи, и стал прохаживаться у двери главного инженера, не приближаясь к толпе: я ведь задумал обхитрить очередь, зачем же ей знать об этом? Только расстраиваться. Легче, когда не знаешь, что тебя объегоривают.