Марина Бойкова-Гальяни - Прощание с Аэлитой. Роман

– По дому соскучился? Бывает. А вот и ужин! М-м, вкусно.

Долго стояли, обнявшись возле калитки. Наконец, Аэлита сказала:

– Светает.

– Иди спать, милая, иди, глазки совсем усталые.

– А ты?

– Я посижу на лавочке, курну. Помечтаю, как любимая засыпает с думами обо мне.

– Правда?

– Правда.

– Не уйдешь до утра?

– Не уйду.

– Хорошо. Смотри, если уйдешь, проснусь и вообще никогда спать не буду.

– Обещаю.

– Вот и ладно. – Аэлита потянулась, – покойной ночи, родной.

Ушла. Вскоре свет в окне погас.

Семен долго сидел на скамейке, думая о случившемся, о любви так внезапно пришедшей к нему. Еще о том, что мог остаться дома, жениться на Наталке, детей нарожать. Аэлита вышла бы замуж за товарища. Нет, Аэлита не выйдет за Парфена, не та девушка. Ждала бы Семена всю жизнь.

Гавкнул Молчун. Семен тихонько свистнул и шепотом позвал:

– Молчун, Молчун, свои!

Пес заскулил и удалился в будку, где повозился и вскоре улегся спать. Дураки, дрыхнут, а ему нисколько не охота. Он зажмурился, представив, как Аэлита спит, кулачок под щечку, и видит во сне его, Сеню.

– Милая, родная. «Любимого к сердцу прижму и не отдам никому!» Это про него, не отдам никому. Единственная, необыкновенная! На целом свете!

Занимался рассвет: из серо-белых плотных туч пробивались низкие лучи. Поежился: зябко и хорошо! Холод вообще здорово! На морозе дрова рубить в одной рубахе. Мамка выскочит в пуховом платке на плечах, ватничек под мышкой:

– Сынок, возьми, простынешь, однако.

– Брось, мам, на дрова, – а сам колуном тюкает, пар от спины. Опосля в просторные сени и ну из алюминиевого ковша морозного квасу сёрбать. Зубы стынут. Красота!

А маманя причитает:

– Вот-вот, употевши, ледяного пойла, прямая дорога в больницу.

А он маму крепко обнимет, целует в серебряный висок:

– Старушка моя дорогая! Здоровья моего на семерых, – и подхватит, закружит на вытянутых руках, а мамка смеется, заливается:

– Какая ж я старушка, еще и пятидесяти нет, возьму, вот, и замуж выскочу. Только младшенького пристрою в хорошие руки.

– Эт кутят в хорошие руки отдают, а я сам с усам.

– Эх, внуков бы понянчить. Дети кто куда – одна останусь. Вылетишь из родного гнезда, – и замолчит.

Поставит мать на ноги, хмуро скажет:

– Я отсюда никуда. Жинку в заимке возьму, тебе помощница будет.

Семен вздрогнул: никак задремал? Матушка привиделась, а ведь правду сказала, не будет у него жены в заимке. Хотя почему? Аэлита ясно выразилась, поедет за ним куда угодно. Радость охватила его, расправила грудь, плечи. Солнышко поднималось, тепло разлилось по Вишере. Молодой человек встал, потянулся и тихо пошел в сторону дома. Верно, Парфенка уже проснулся и на халтуру собирается. Надо поговорить с дружком верным.

Парфен завтракал. Сеня поздоровался с товарищем и сел напротив:

– Ешь, гулена, – друг кивнул на стопку блинов, – или кормлен?

Семен покрутил головой:

– Разговор имеется. Серьезный.

– Ну.

– В общем, мы с Литой любим друг дружку.

– Нет.

– Любим.

– Та-ак.

– Ну, хочешь, подеремся?

– Та-ак. Сеня, берешь билет и дуешь невесте.

– Я не уеду!

– Понял? Дуй к невесте! – Парфен встал из-за стола и пошел на Семена, сжимая кулаки.

Сеня не двинулся с места:

– Ударь, если легче станет!

Парфен ударил: из носа товарища тонкой струйкой поползла кровь:

– Еще?

– Бей!!!

Он снова ударил, на этот раз в челюсть.

– Мало?

– Бей!!!

– Для ровного счета!!! – Три.

Из рассеченной брови кровь залила глаз. Семен чертыхнулся:

– Портрет испортил!

– До свадьбы заживет. Как же это?

– Не знаю. Имя невесты обернулось пустым звуком. Думаешь, не понимаю, что Лита твоя девушка?

– Не сказал бы. Но я не против.

– Ты любишь ее?

– Зачем тебе? Хочешь совесть облегчить? Я не люблю ее. Доволен? Вымой харю, «Казанова»!

Семен умылся, затем намочил платок, приложил к глазу.

– Что сказала Аэлита?

– Любит и поедет на край света за мной.

Парфен пожевал губами, раздумывая:

– Такая девушка. Дурак!

– Я?

– Я! Дурак! Чудная девушка. Упустил. Ладно, будь счастлив! Заработать хочешь?

– Парфен!

– Что Парфен? Бабки не нужны?

– Нужны.

– А нужны, давай работай. На соседней улице колодец надо делать. Дам двух парней. Справишься? По десятке на брата, самое малое, не ахти, но все же.

– Спасибо. Заработаю, поеду к себе, мамке покаюсь, Наталке.

– Покаешься? В чем, дурило? Эка невидаль, влюбился мужик.

– Ей перед соседями краснеть, перед Наталкиной матерью.

– Переживут, если взаправду это по-серьезному, а то ведь с глаз долой, ети ее в костыль. Приедешь и обратно Наталку захочешь.

– Понимаю, выгляжу ветреником.

– И увидим, каков ты. Мне-то лучше, чтобы ты оставил Литуху… Может, я женился бы: все-таки мамаша обожает ее.

Семен вскинул глаза на товарища: шутит? Но лицо друга было непроницаемо, и смотрел он в сторону:

– Ладно, все, ушел. Бригада ждет. А насчет колодца, парням скажу, чтобы позвали тебя.

Вышел, хлопнув дверью. Затрещал мотоцикл во дворе. Семен лег на раскладушку, закинув руки за голову. Есть не хотелось. Он думал о том, как всего несколько дней могут изменить судьбу человека. Несколько дней назад слезы глотал, расставаясь с девушкой, а сейчас лица не помнит. А вдруг и правда он легкомысленный, вдруг уедет и опять с Наталкой закрутит роман? Как тогда? Вот и проверим. Семен тяжко вздохнул: не может быть!

В окно постучали: выглянул.

– Ты Сеня? – лохматый парень цыганистого типа.

– Ну.

– Парфен велел звать на халтуру.

– Я мигом! – Вскочил, как ошпаренный, опрометью на улицу.

– Ленька, – молодой человек протянул руку, которую Семен радостно потряс, – Ихтиандр уже на месте.

– Ихтиандр? Серьезно? Или кликуха?

– Имя. Дед колодцы рыл, отец колодцы рыл и он тоже колодцы роет.

– Понятно. Далеко?

– Здесь. Близко. Сам откуда?

– Уралец.

– Значит могёшь.

Земля маловишерская тяжелая, глинистая, но Семену нипочем, о Лите думает, скучает.

Время обедать настало, работники за стол уселись, он же к зазнобе помчался. Прибежал и обнял с порога:

– Соскучился, ужас! А вот как уеду, совсем помру с тоски!

– Быстрее вернешься, если жить захочешь, – засмеялась, как ручей по камешкам, у Сени сладкая дрожь по жилам.

– С Парфеном объяснился.

– Я и вижу, нос распух, глаз не видать. Дай, лед приложу.

– А, не надо! Совсем не больно. Ерунда. Мне халтуру друг подкинул, неподалеку колодец роем. Прибежал на обед, но пора идти, негоже отлынивать.

– Ой, погоди, бутерброд вынесу.

Семен кивнул. Аэлита вернулась со свертком и бутылкой молока:

– Вот, ешь на здоровье.

– По дороге стрескаю.

– Тогда дожидайся, пакет вынесу, все приличнее.