Самуил Ходоров - Белая Лилия

Солидные мужчины с портфелями, как по команде, окинув Лилю более чем заинтересованным взглядом, многозначительно переглянулись между собой, а недоумённая секретарша, приоткрыв кабинет своего высокопоставленного босса, тихо спросила:

– Пётр Степанович, простите, приехала Лилия Михайловна Сергачёва.

Все, кто находился в этот момент в приёмной, услышали громкий голос партийного градоначальника:

– Немедленно пригласите её ко мне, и два стакана чая с лимоном, пожалуйста.

Пока солидные дяди в приёмной (а это были ни мало, ни много генеральные директора промышленных предприятий города, секретари райкомов партии и главные врачи крупных клиник) активно обсуждали, кем приходится их партийному боссу эта юная симпатичная блондинка, Лиля робко вышагивала по длинной ковровой дорожке к столу хозяина кабинета. По мере преодоления этой, не очень короткой, дистанции, до неё начал доходить смысл расхожей фразы «на ковёр к начальнику». Из-за огромного письменного стола поднялся высокий плечистый ухоженный мужчина, он протянул Лиле руку со словами:

– Так вот вы какая, Лилия Михайловна, совсем юная и, надо сказать, обаятельная учительница моего непутёвого сына. Присаживайтесь, пожалуйста.

Лиля покраснела, заметно стушевалась и тут же забыла все умные слова, которые придумала пока ехала в машине. Пётр Степанович, широко улыбаясь и пристально заглядывая Лиле в глаза, мягко пробасил:

– Первым делом, Лилия Михайловна, я хочу извиниться, искренне извиниться за хамское поведение своего сына. В этом есть и немало моей вины. Скажу вам честно, даже не помню, когда последний раз говорил с ним по душам. Повседневная текучка засасывает так, что, по правде говоря, часто даже ночую в этом кабинете. После этого экстремального, из ряда вон выходящего, случая я, конечно, поговорю с Игорем, даже не как отец с сыном, а как мужчина с мужчиной. Уверяю вас, Лилия Михайловна, он у меня этот разговор запомнит до конца жизни.

Пока секретарь горкома маленькими глоточками отпивал свой чай, Лиля жалостливо прошептала:

– Только прошу вас, Пётр Степанович, вы уж не бейте его.

– Ну что вы, Лилия Михайловна, во-первых, говорят, что применять физическую силу – это не педагогично, – улыбнулся он, – а во-вторых, ещё неизвестно, кто кого побьёт, у Игоря первый спортивный разряд по боксу.

– И вот ещё что, уважаемая Лилия Михайловна, – продолжил Пётр Степанович, – вы, конечно, можете делать с фотографией, обличающей моего сына в неблаговидном циничном поступке всё, что только захотите. Но очень прошу вас, пощадить не моего сына, а меня, причём не как первого секретаря горкома партии, а как простого человека, которого обнародование этой фотографии приведёт, мягко говоря, к состоянию, заметно отличающемуся от здорового.

Лиля покопалась в своей сумочке и, вытащив из неё чёрную кассету с плёнкой, положила на стол секретаря горкома. Она посмотрела на немного смущённого секретаря и решительно заявила:

– Вы знаете, Пётр Степанович, собираясь к вам, я хотела, если откровенно, наговорить много гадостей про вашего сына. Но вы меня убедили, я верю, что вы сможете повлиять на него, сможете переломить всё плохое, что появилось в нём в переходном возрасте.

– Лилия Михайловна, громадное вам спасибо, вы замечательный человек и настоящий учитель, – сказал, вставая из-за стола Пётр Степанович, – вот вам моя визитная карточка и искренне прошу, если будут проблемы, немедленно звонить по указанному прямому телефону, помогу, чем смогу, я ваш должник.

На следующий день прямо на уроке в присутствии всех одноклассников Игорь Киричук извинился перед Лилей за своё беспардонное поведение. В тот же день улыбающаяся директриса на педсовете сообщила всем учителям, что ей звонил первый секретарь горкома партии, который сказал, что если бы у нас было больше таких учителей, как Лилия Михайловна Сер-гачёва, то с образованием в нашей стране было бы всё в полном порядке. Она пообещала, что напишет рекомендательное письмо в городской отдел народного образования с тем, чтобы Лилию Михайловну оставили преподавать в нашей школе. Однако Лиля бесповоротно решила, что, несмотря на свои успехи в преподавании цикла географических дисциплин, в школе она не останется. Она отчётливо осознала, что учитель в школе – это не только специалист, излагающий свой предмет, а, прежде всего, педагог и воспитатель. На примере бесшабашного Игоря Киричука Лиля поняла, что, если полностью и от всей души посвятить себя воспитательной работе, то на оставшийся огромный спектр жизненных коллизий её сил просто не хватит.

Зимняя сессия подкралась внезапно и, как всегда, застала студентов врасплох. Впрочем, эта сессия была символичной, поскольку являлась последней, что, однако, не давало студентам никакого карт-бланша при сдаче экзаменов. Самым трудным считался экзамен «Экономическая география капиталистических стран», который включал в себя трёхсеместровый курс лекций и семинарских занятий. Принимал его чрезвычайно строгий, но справедливый и демократичный доцент Зильберг Самуил Исаакович. Неизвестно, как, его, лицо еврейской национальности, допустили преподавать в храме науки, насквозь пропитанного украинскими националистическими канонами. Однако те же студенты, украинцы из западных областей республики, которые с молоком матери впитали себя, если не ненависть, то, по крайней мере, неприязнь и антипатию как к русским, которых называли «москалями», так и к евреям, именуемых «жидами», не только уважали, а даже любили Самуила Исааковича. Он никогда не повышал голос при обращении к студентам, а студенткам всегда мило улыбался. Когда к 25-летию Победы возле деканата вывесили большой стенд «Они сражались за Родину», не все могли представить, что этот улыбчивый старый холостяк со слегка грустными еврейскими глазами, за четыре года войны прошёл нелёгкий путь от рядового пехотинца до майора фронтовой разведки. В отличие от других преподавателей, которые, не отходя от кафедральной трибуны, бубнили свои лекции, уткнувшись в конспект, он лекции не читал: он их рассказывал, комментировал и, что самое важное, доступно объяснял. Ни один преподаватель факультета не разрешал пользоваться на экзамене вспомогательным материалом. Стол, готовящегося к ответу студента, должен был быть стерильным: только чистый лист бумаги и шариковая ручка. Аудитория, в которой принимал экзамен доцент Зильберг, напоминала читальный зал, на столах у студентов лежали учебники, справочники, конспекты и даже шпаргалки. Самуил Исаакович постоянно повторял студентам, что голова не мусорный ящик и нет необходимости засорять её ненужной цифровой информацией, которую можно подсмотреть в справочниках. При ответе на вопрос он требовал понимания сути вопроса, способности обобщать и умения мыслить и анализировать, чего в конспекте или учебнике не подсмотришь. Доцент Зильберг уважал способных, интеллектуальных и эрудированных студентов, поэтому Виктор Судаков числился у него в любимчиках и получил на экзамене заслуженное «отлично». Во время экзамена Самуил Исаакович, не боясь оставить студентов одних в аудитории, каждый час по фронтовой привычке выходил покурить. В один из таких перекуров он увидел топчущегося в коридоре Виктора. Узнав, что он переживает за Лилю, доцент укоризненно произнёс: