Наталия Гилярова - Неигра

А наяву она не видела его с тех самых пор, когда он сидел рядом с Аллой, везде были мандарины, и Маша пела…

Если бы Бука не видела дедушку целую вечность, где бы она стала искать его? Не под кроватью, не за шторами. Пожалуй, за окном, среди облаков и лун, верхом на радуге – во всех тех местах, куда не может проникнуть обычный человек.

Но дедушка дома – заботливый и ласковый, стройный и элегантный в своем клетчатом фартуке. Огонь очага остаётся жарким и светлым. Дедушка наполняет дом древним саламандровским уютом, делает похожим на сказочную пещеру, где все чудесно, неповторимо. Здесь – все, что есть стоящего на свете. Даже книги о Дроссельмейере – здесь, и мечты о нем тоже здесь.

Занавески старенькие, источенные светом, пледы уже не такие мягкие, не такие клетчатые, как раньше, в детстве, перепутана и переплетена в косички почти вся их бахрома, пузатый чайник – слишком много выпил воды, целое море, и уже утолил жажду, а пиалы – разноцветные, перебили друг другу бока. Веник и тот – поистерся, и шампунь – крапивный. А у дедушки очень старые большие наручные часы (те самые, которые он заводит по вечерам).

Алёна смеётся!

– Я один-одинешенек, бездомный… Это страшно, такая жизнь…

– Вернитесь домой. Ах, да, там Сезанн!

– Искусство никому не нужно. А я так робок…

Появляется старик-саламандра – в отутюженном клетчатом фартуке, легкокрылый, восторженный, необычный. Улыбается, протягивает Кукольнику руки, щебечет приветливо…

Робкий молодой человек совершенно растерялся.

– Это у вас араукария? – кивнул он на растение, за которым дедушка-саламандра так тщательно ухаживал, что вывел несколько нежных белых цветочков.

– Это наше домашнее растеньице, – уточнил старик, – ну а как вы поживаете?

– О моей жизни не стоит говорить.

– Почему так? – огорчился старик.

– Так уж получилось, – Кукольник взмахнул своими большими мягкими руками, показывая, как это получилось.

– Обидно. Вы такой воспитанный, способный молодой человек. А как идут ваши занятия?

– Мама замечательно готовит, особенно вареники с вишнями. А я скитаюсь, блудный сын. Ведь это глупо!

– Я вас понимаю. Молодой человек должен учиться.

– Комната темная и тесная. Кроме таланта нужны условия. Одно радует – в студии преподаватель хороший, строгий, очень придирается. Я и сам знаю, что отстаю по «натуре». «Натурой» я должен заниматься очень много и усердно!

– «Натурой»?

Кукольник исчезает из комнаты и появляется опять, неся тяжелый продолговатый предмет, спеленатый женской шалью, мягкой, плотной и цветастой. Кукольник держит предмет осторожно, как будто это – огромная свеча с неверным огоньком. Установив его на столе, он бережно распутывает шаль вкрадчивыми пальцами. Старик-саламандра наблюдает с деликатным вниманием, Алёна пристально и напряженно. Бука ворчит, забившись в угол.

Оказалось, в шаль была завёрнута кукла! Очень тяжелая, литая, бронзовая, благородных темных тонов, толстоногая. Утвердившись на столе, статуя стыдливо поводит бедрами и хватает себя за груди, похожие на большие спелые сливы. И смотрит на Алёну стертым лицом.

– Что это за девушка? – поинтересовался любознательный старик-саламандра.

– Это Венера, – многозначительно произнес Кукольник, – я буду ее рисовать. «Натура»– самый важный предмет.

– Так эта девушка и есть «натура», – радостно догадался старик.

– Это – не «натура», – разочаровал его Кукольник, – «натура» – живая. Но и это очень полезно. Ведь это, так сказать, идеал. Можно просчитать формы, научиться передавать объем, в общем, набить себе руку. В этом деле самое главное – набить руку. В прошлом году я срезался на «натуре». И в позапрошлом…

– Что ж, учитесь старательно. Рисуйте как следует, раз это – идеал, – старик в рассеянности теребит кисть шали, – идеал необходим в любом искусстве, это я понимаю.

Алёну совсем не забавляет внезапное появление идеала, его тяжесть, вытертость бронзового лица, скромно-торжественная улыбка Кукольника, растерянность старика, все эти заклинания «натуры»…

В дверях появилась дочка, вернувшаяся из школы. Она стоит молча и смотрит во все глаза.

– Статую рисовать легче. Другое дело – живое тело. Это – искусство! «Схватить» живую натуру, во всем ее своеобразии! Эта вот Венера тоже была изваяна с обычной женщины. В руках художника ее тело стало совершенным, и вызывает восхищение уже многие столетия. Вот что такое искусство!

Алёна – художник. Она преображает мир вокруг себя – по мере возможности. Иногда исправляет несообразное при помощи больших ножниц – так было с дедушкиным костюмом. Когда старик купил себе бежевый костюм, Алёна взяла и перешила его весь, до ниточки! Теперь она с тоской глядит на Кукольника. Этого нелепого, скучного человека со смешными амбициями, навязавшегося в знакомцы, исправить невозможно даже при помощи её замечательных ножниц.

– Искусство! – засмеялась Алёна. – Вы ошибаетесь. Искусство – это молитва, и молитва услышанная!

Алёна вспомнила пейзаж Кандинского с жёлтым домиком, тот, что называется «Зима». Домик был жалобой. Жалобой человека, почувствовавшего боль оторванности от настоящего источника жизни, осознавшего обидность Игры. Домик был просьбой об утешении, направленной к Немому Невидимке. И тот же домик – ответом Немого. Не очень четкий, как будто идущий по неисправному, здешнему телеграфу. Зато – достоверный. Ответ этот – всё же откровение, надежда, верный знак. Реальная связь с вышним миром. Связь, в которую играют религии – только на самом деле.

Игра для того, чтобы найти незыблемую основу, почувствовать единственную подлинную настоящую «неигру». Так ребенок, очень сильно топая и прыгая, убеждается в прочности пола в своей комнате…

– Ваше рисование натурщиц – баловство, – заключила Алёна, – у вас нет настоящей причины заниматься искусством и я надеюсь, вы скоро это поймете!

– Вы предлагаете мне отступление, – грустно промолвил Кукольник, – но художник должен преодолеть все – ради искусства…

Кукольник нянчит любимую куклу. Ну и пусть! Потерпеть немного – он уйдет и ее унесет. Ничего страшного, – утешала себя Алёна.

Дочка входит в комнату. Кукольник встаёт ей навстречу, улыбается:

– Все собирался тебе сказать – я восхищаюсь тобой! Особенно твоей целеустремленностью. Ты, наверное, очень много работаешь. И сама, наверное, не понимаешь, как это важно и полезно – уметь петь.