Михаил Жаров - Капитал (сборник)

Так не бывает! – подумал я. – Или это отрава, и крысы уже научены? Нет, чушь, для отравы слишком вкусно.

Забавно, что на батарее отопления сидела и плевала на крыс с высокой колокольни дюжина кошек. Обычная дипломатия, ну. Толку орать: смотрите, я кошка, всех сожру? Кто кого. Возможно, виденное мною семейство кошачьих впитало с молоком матери, что крысы и они – это политические союзники, как Израиль и США, коммунисты и аграрии.

Присутствие кошек добавляло лишнюю интригу к обеденному столу, ведь они тоже не трогали еду. Разве что можно было извинить им чай.

Шуму наделала электрическая кастрюля-скороварка, которая перегрелась, и у неё сорвало клапаны. Благодаря величине она могла бы служить многоместным чаном для варки грешников. Хотя, возможно, электрификация добралась уже и дотуда, и чертей-кочегаров сменили черти-электромонтёры.

Через пару смен я научился подгадывать момент и вовремя вливать холодную воду в специальный цилиндр, тем самым предотвращая перегрев, но в ту дебютную ночь пришлось бегать вырубать щит не каждые ли полчаса. Затем, пропаренный, я всякий раз шёл в свинарник искать случаи живорождения, педантично осматривая всех подряд, будь то боров или кастрированный хряк. И что ни прибегал я на кухню, накрытый стол оставался нетронутым. Зато моя нежно-бежевая рубашка превратилась в табачно-коричневую, а-ля нацистский штурмовик.

«Ночь наступит, – предупредили меня, – берегись собак. Особенно чёрного Мухтара».

Эко, собаки! Я с вечера приметил их. Десять лохматых душ, большие, хотя и беспородные. Вероятно, как у людей по величине заработка, так у собак дружба ведётся по величине в холке.

Стая нежилась на заботливом солнышке, и вслед за солнечным коловращением бродила с полянки на полянку, вялая, словно после перехода через Арктику. Меня, как личность, собаки игнорировали и при встрече зевали с громким сердечным надрывом. Я специально маневрировал мимо них, чтобы проверить на злость, но даже чёрный Мухтар, поводив по мне красными глазами, презрительно отворачивался, давая понять, что человек я невнушительный, видал он и крепче, и выше меня и бояться такого – себя не уважать.

За полночь отправился в очередной обход. Вышагивал бодро, обуянный хорошими о себе мыслями. Воображал, что в высоте, на пёстром от звёзд небе, боги спорили о том, как лучше расставить для меня созвездия, чтобы успешно закончилась моя учёба и с прытью гоголевской тройки понеслась карьера. Один бог говорил: отодвинем Марс, чтобы Санёк работал на тихом месте где-нибудь в нотариате, незачем ему из шкуры лезть. Другой спорил, что нет, Марс надо зазвездить над самой головой Санька, так как в Саньке есть жила и ему бы куда-нибудь в силовые структуры.

Очарованный мыслью, что небеса пекутся обо мне на полвека вперёд, я не сразу расслышал за своей спиной мягкий топот, много топота. Оглянулся и воодушевился пуще прежнего. Сзади, совсем рядом, бежала собачья стая, очевидно, избрав меня новым вожаком. Что ж, хорошая поддержка в деле охраны. Хвалю вас, мудрые звери!

На первый укус моя нежная нервная система отреагировала истерично, сообщив головному мозгу, что нога отгрызена и жизнь не удалась.

Собаки окружили меня, одни захлёбываясь лаем, другие, рыча и скалясь. Такова была их тактика – все отвлекают, а чёрный с красными глазами Мухтар – потихоньку меня ест.

Я как будущий юрист знал цену ораторскому искусству, но публика для полемики подобралась неблагодарная, хуже поросят. И я побежал. Да что говорить – полетел. Не дожидаясь, пока боги расставят планеты в счастливом для меня порядке.

Ворвался в сторожку, закрылся и спросил себя вслух: «Как теперь работать?» Ноги опухли, носки в ботинках намокли от крови, но из студента я уже переродился в воина. Поэтому вместо того, чтобы скорее промыть укусы, я кинулся искать по углам сторожки оружие. Под кривобоким шкафом оно нашлось. Стальной прутик, звонкий и задиристый.

– Как говорится, ко мне Мухтар… – выдохнул я и распахнул дверь.

Надо же! Враги ждали меня все до одного, будто я обещал вынести конфет. Целью же моей был лично Мухтар. В бой!

Раз за разом я взмахивал прутом над его жуткой головой и сказочно не попадал. То выбивал из земли пыль, то бил по другой собаке. Мухтар даже не отскакивал, он кружил вокруг меня, сужая радиус, бесстрашный и везучий, как чёрт.

До рассвета в каждый выход на улицу я остервенело сражался с собаками и рычал, как они. На ладони правой руки вздулись пузыри, а прут погнулся. Да ежечасно срывало у скороварки клапаны, и я нырял в тёплые облака, матеря аристократическую профессию сторожа.

На рассвете, израненный, но непобеждённый, я вновь вышел крушить собачье племя и увидел идиллию, которая заставила меня улыбнуться и выпустить из руки прут.

Собаки лежали на пригорке, залитом утренним солнышком, и в мою сторону не смотрели. Только Мухтар поднял наивную морду, выражая вопрос: «Молодой человек, мы с вами знакомы?»

Грязный, уставший, как все собаки вместе взятые, я отправился окончательно вырубить шипящую скороварку, уже без страха, что ударит током или бабахнет – до звезды. Прошёл к щиту, пиная крыс, обесточил его и поглядел на стол. Пар выносило через открытую дверь на улицу, а я пучил глаза и остывал от страха. Кто-то всё съел и выпил. Потрогал чайник. Горячий.

С пожарного щита я взял топор и обошёл свинарник, осмотрев каждый угол, уверенный, что встречу двуногого друга, но только зря растревожил хрюшек. Они, продрав глаза, принялись хором декларировать на своём языке с французским прононсом: «Каши! Каши!»

После смены забежать домой переодеться времени не было. Всё-таки, свинарник находился на окраине города. Сел я на автобус – и прямиком в университет.

Тут-то я и осознал свою уникальность. Хотя в автобусе творилась утренняя давка, и люди слиплись в одного чудовищного сиамского близнеца о тридцати головах, тем не менее вокруг себя я обнаружил печальное запустение, и при желании, возникни оно, мог бы проделать утреннюю зарядку.

– Откуда несёт?! – пронзительно вскрикнула женщина в другом от меня конце автобуса.

Ближние ко мне граждане пока что надменно молчали, и, оценив их вежливость, я вышел на следующей остановке.

Ого, сколько бежать! Впрочем, может быть, выветрюсь.

Сдавать пошёл первым.

Преподаватель Кокошина щурилась, словно пыталась угадать самое душистое на мне место, но не говорила ничего, хотя я, глядя исподлобья, ждал. Рассказал ей свой билет на ура, и когда она объявила «неуд», за меня заступилась даже Ольга Краснова, отличница с лицом в форме диплома.

– Его вообще не надо было допускать до экзамена, – ответила ей Кокошина.

Плевать-то. Зато теперь спать.

2.