Ефим Гальперин - Аномалия. «Шполер Зейде»

Кавалькада подъезжает к сельской гостинице. Гороховский и Гутман на полусогнутых ногах подходят к лимузину. Подкатывается на коляске загипсованный рав Залцман. Дверь лимузина открывается. К машине пытается прорваться мама Рива Розенберг. Её отодвигают телохранители миллиардера.

Гороховский и Гутман проскальзывают внутрь лимузина. Кавалькада следует к хате деда Грицька. Водитель автомобиля, попавшего в аварию, виновато катит следом коляску с равом Залцманом.

Машины останавливаются в переулке. Миллиардер Финкельштейн в сопровождении Гороховского, Гутмана, телохранителей входит во двор. За ним его сотрудники. В том числе Саймон Стерн и Мак О'Кинли.

На экранах монитора перед полковником и Плоткиным с разных точек возникают подходы ко двору деда Грицька, запруженные селянами.

Видно, как Мак О'Кинли засматривается на рыжую дочку учительницы.

Золотаренко. Да так, что спотыкается.

Видно, как лает пёс Полкан. И как гостей приглашают в хату.

То же на своих экранах видят Юлия Спиридоновна и Диана.

В хате нарядно одетые дед Грицько, баба Парася, Исаак, Маргарита.

Вокруг местная власть – мэр села, милиционер Нечипоренко, заведующая птицефермой Валентина Руденко и другие, более – менее, местные официальные лица, вплоть до Марины, начальника почтового отделения.

Хлеб-соль на вышитом полотенце держит учительница Золотаренко.

– Дед! Знакомься, – представляет Исаак на идиш принимающую сторону. – Это Маргарита. А это миссис Парася и мистер Григорий. У Маргариты мама, как и у меня, погибла в авиационной катастрофе, а отец в этом… в Афганистане. Так что договариваться надо с «дедушка и бабушка». – «Дедушка и бабушка» Исаак произносит на русском языке.

Тут он натыкается на взгляд деда Финкельштейна.

– На твой вопрос, дед, цитирую Тору. [92]«Дварим». [93]Глава «Тецэ» XXI, 11–14 «…и увидишь женщину красивую. И возжелаешь её. И захочешь взять её себе в жены. То приведи её в дом свой, и пусть она обреет голову свою и не стрижёт ногти свои. И месяц…» – Исаак даёт сигнал Маргарите. Она снимает косынку. И оказывается – она острижена наголо. Все ахают. А Маргарита гордо смотрит по сторонам.

А Исаак продолжает: – Мы начали отсчитывать месяц, дед. Сегодня день второй. Очень надеюсь на сокращение срока с твоей стороны.

Исаак и Маргарита выходят из хаты. Стоит гробовая тишина.

На мониторах всё, что происходит в хате и вокруг. Камер слежения не пожалели.

Перевод речи Исаака осуществляет старушка Броня Марковна. Она в наушниках. А рядом внимательно застыли в ожидании полковник Голодный и лейтенант Плоткин.

У своих мониторов Юлия Спиридоновна и Диана. Им всё переводит старик Рабинович.

Ошалевший миллиардер оглядывается. Потом смотрит на стоящих перед ним бабу и деда Панченко. Долго. Наконец Финкельштейн натужно улыбается. Дед Грицько и баба Парася улыбаются в ответ. Миллиардер отламывает кусочек хлеба, макает в соль. Жуёт.

– Ну и что ты, «шмок», мне посоветуешь делать? – говорит Финкельштейн на идише скорчившемуся за его спиной Гороховскому. При этом он добродушно продолжает улыбаться деду Грицько и бабе Парасе. – А, «шлимазл»?

Ты посмотри на них. На этих «гоев». [94]И это мои будущие «михитуным»?! [95]Даже в страшном сне мне такое бы не приснилось. Ты посмотри на эти «пуным». На эту рожу. «Небех»! [96]«Д-е-д-у-л-я», – последнее слово он произносит на русском языке, как говорил Исаак. И продолжает улыбаться.

Все, кто не понимает идиш, улыбаются тоже. Они думают, что всё в порядке.

Не улыбаются Гороховский, Гутман и Саймон Стерн. И ещё перестаёт улыбаться дед Грицько. У него начинают играть желваки на скулах. Он багровеет.

Всё произносимое Финкельштейном переводит вслух для СБУ старушка Броня Марковна. При этом она укоризненно качает головой.

– …И надо мне было вот так жить. Так надрываться… – продолжает Финкельштейн, – чтобы единственного внука. Своими руками… Этим малограмотным, тупым… Ничтожества! «Шлимазойлем»! [97]

Старый Рабинович, волнуясь, громко переводит продолжение речи Финкельштейна для мафии.

Все селяне продолжают, ничего не подозревая, радушно улыбаться. Но на слове «шлимазойлем» взрывается дед Грицько. И кричит на чистом идиш:

– Ах ты, «дрек мит фефер»! [98]Ты «швицер» и «мудила»! Ты думаешь, умнее всех. «Ди махст а лайтише пуным»!. [99]

Улыбаешься, гнида! И думаешь, что никто тебя не понимает все твои «фойлышэ штыке». [100]

– Оп-па! Говорит! – изумляется милиционер Нечипоренко. Переводит взгляд на ошалевшего Финкельштейна: – Понимает!

Да! Это для Финкельштейна как взрыв бомбы. Он застывает. Улыбка сползает с его лица.

А дед Грицько продолжает. Он выстреливает много слов на букву «Ш», потому что в идиш большинство ругательств как раз на эту букву начинаются.

Финкельштейн краснеет, бледнеет.

И тут кульминационный момент – дед Грицько скручивает сочную «дулю» [101]и суёт её миллиардеру под нос. Все вокруг охают. Не понимая по содержанию, что случилось, но понимая по форме.

Вот после этой «дули» под славную залихватскую хасидскую мелодию «Гоп, казакэс» начинается бесславное бегство Финкельштейна.

Это настоящий исход. Первыми в узкие двери хаты протискиваются сопровождающие миллиардера большие телохранители. Потом он сам, втянув голову в плечи, выскакивает и бежит к лимузину. За ним сопровождающие его лица и Гороховский с Гутманом.

А дед Грицько бежит к калитке и, удерживаемый из последних сил бабкой Парасей, милиционером и мэром Борсюком, достреливает вслед ещё не сказанные слова.

Заливается пёс Полкан. Поднимают гвалт псы по соседству. Из-за всех углов, заборов этот исход наблюдают селяне.

Работают все камеры слежения. С самых разных точек. Из-под забора. С дальнего окна. С высоты птичьего полёта.

Хлопают дверцы машин. Кавалькада трогается с места. Поспевший только уже к концу визита, водитель, толкающий коляску с загипсованным равом Залцманом, разворачивает её и начинает толкать обратно к сельской гостинице.