Алексей Ефимов - Бездна

Он прошел с Викой к сцене.

Она положила руки ему на плечи, он обнял ее за талию – и они закружились в такт музыке. Сначала он был напряжен, но затем осмелел и прижал Вику к себе, почувствовав, что она этого хочет. Ее грудь касалась его груди, она изгибалась в его руках, отдаваясь музыке без остатка, а он, ее мужчина, вел ее к наслаждению. Все было дозволено. Все было естественно.

Аромат духов, смешанный с запахом кожи – это

Запах Женщины.

Ее голова на его плече.

Он хочет поцеловать ее. Желание растекается от живота по всему телу, колет кончики влажных пальцев, но – не решается.

Он пожалеет об этом, он знает это сейчас.

Вот и последний аккорд. Он как последний удар сердца. Через секунду они вернутся в реальность. Там ничего не будет: ни уступчивого женского тела, ни ласковых рук, ни дыхания на щеке, ни аромата духов, – ничего. Эта женщина там другая. Ты не приблизишься и не обнимешь ее, и она не обнимет тебя, и общепринятая мораль не позволит вам быть свободными. Там безразличный мир, где каждый сам за себя и одновременно – против себя. В нем нет равновесия. Нет гармонии.

– Спасибо, – сказал он, когда смолкла музыка.

Он сказал одно слово, а хотел сказать больше, много больше. Он мог бы сказать о том, что сейчас чувствует. Мог бы признаться в любви. В любви с первого взгляда.

Но не признается.

Он в реальности, а здесь так не принято. Здесь тебя ограничивают условности, приличия, табу, комплексы, – ты за ними как в клетке. Ты грезишь о воле, она за этими прутьями, ты ее видишь и чувствуешь ее запах, но туда не вырваться: прутья решетки крепки. Можно бросаться на них, рычать, грызть их зубами, испытывать их на прочность когтями и лапами – все тщетно. С металлом не справиться. Это дано только избранным. Они разрушают прежнее и создают новые правила, сооружая новые клетки для последующих поколений. Свободы нет. Это лишь слово.

Группа на сцене врубила что-то быстрое, танцевальное.

– Разомнем косточки? – улыбнулась Вика. – Вы как?

Он не мог отказаться, пусть и не помнил уже, когда в последний раз отплясывал под танцевальные ритмы.

– Мне вообще-то другая музыка нравится!

Они почти кричали, чтобы слышать друг друга.

– Какая?

– «Pink Floyd», «Deep Purple», «Doors»!

– Отличный у вас вкус!

Вновь проявляя инициативу, она взяла его за руки и стала двигать ими в такт музыке. Она улыбалась и танцевала. Дабы не быть марионеткой, он стал шевелить плечами и неуклюже переступать с ноги на ногу.

В нескольких метрах от него танцевала Ольга. Она танцевала в центре живого круга, выгибаясь всем телом, а какой-то хрен в галстуке пристраивался к ней сзади. Она помогала ему, вращая бедрами в светло-сером обтягивающем платье.

Он отвернулся, чтобы это не видеть. Он посмотрел Вике в глаза. Он посмотрел в глаза опасному ангелу жизни. И они ответили. Они позвали. Ее улыбка приободрила его, и ноги сами пустились в пляс.

Не переставая улыбаться и не отпуская его руки, она вдруг сделала шаг вперед. Раз – и она снова в его объятиях, прижалась к нему, и он может делать все, что захочет. Нет ничего запретного.

Ее тело принадлежит ему.

Быстрый ритм.

Кровь

Глаза в глаза. Движение в движение.

Разворот.

Изгиб.

Агония.

Первобытный ритм.

Желание.

Зверь бьется в клетке.

Еще! Еще!

Ад в раю. Рай в аду.

Ангелы и демоны. Апокалипсис.

Воскрешение мертвых.

Царство свободы.

Царство человека.

Вера. Надежда. Любовь. И любовь из них больше.

Как же хорошо!

Господи!

Эта женщина – кто она?

Через пятнадцать минут они вернулись в банкетный зал. Вика уже не была для него незнакомкой. Она была родная. Она запросто брала его за руку и смеялась, смеялась, смеялась. Ей было хорошо. А он, влюбленный в нее, наслаждался этими мгновениями: ее неожиданной близостью, ее красотой, естественностью, – и ему снова казалось, что это только начало и что впереди их ждет большее. Он сидел рядом с ней на месте Ольги, и они мило болтали и пили шампанское.

Когда вернулась Ольга, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, удивленная, он не поднялся со стула, чтобы уступить ей место. Он как ни в чем ни бывало разлил по бокалом остатки шампанского из пузатой бутылки.

Маленькое представление для своих.

И Ольга решила принять в нем участие.

Она села рядом и обратилась к нему заговорщицким шепотом:

– Я кое-что видела.

– И?

– Понравилось? Оторвался?

– От чего?

– От тела гражданской жены.

– Я мысленно был с ней.

– Да?

– Правда.

В это время Вика Ерохина как ни в чем ни бывало пила шампанское и улыбалась. Это был легкий намек на улыбку. Кажется, она догадывалась о содержании разговора между соседями.

– Как там твой сосунок? – он перешел в наступление. – По-моему, он смахивает на голубого. Никого не было поприличней?

– Зато он молоденький, – парировала Ольга. – И, естественно, женщин бальзаковского возраста тянет на приключения, – прибавила она громче. – Да, Вик?

– Да! Еще как! Предлагаю выпить за них. За приключения, – сказала она. – Чтобы не было скучно.

Ее улыбка была адресована ему: ты знаешь, о чем это я, у нас есть наши маленькие секреты.

«Вика хищница, – подумала Ольга. – С мужиками играет как с мышками: поймает, придушит, отпустит, снова придавит лапой – и ее не волнует, что они чувствуют».

– Как тебе Вика? – шепнула она ему на ухо. – Ты хотел бы с ней переспать?

Покачав головой, он ничего не ответил, а она не отстала:

– Да?

Вика усиленно делала вид, что не прислушивается.

– Естественно – да, – ответил он, подыгрывая. – Пригласим ее в гости?

– Извращенец, – шепнула она. – Я ей волосы выдеру.

Он усмехнулся. Классная была бы сценка.

Остаток вечера они провели на троих: выпили бутылку шампанского, подшучивали друг над другом, эксплуатируя сексуальную тему, шалили, а Сергей Иванович, поглядывая на Вику, с сожалением чувствовал, как исчезает прежняя магия. Уже не было тайны. Не было обещания. Она уже не его женщина. Виктор Ветренцев уехал домой, ее это не заботило, и точно также ее не заботили чувства Сергея Грачева, ее очередного поклонника. Она хорошо проводила время. Когда под занавес праздника он пригласил ее на медленный танец, то сразу понял, что ей это неинтересно. Она улыбнулась какой-то бездушной улыбкой, протягивая ему руку, и не было уже прежней искренности. Предпринимая попытку вернуться в рай, он знал, что дороги туда нет. Он мог бы сберечь воспоминания о сегодняшней сказке, те волнительные мгновения, когда он был влюблен и счастлив, а вместо этого взял и намазал поверх волшебной картины ее невыразительную бездарную копию.