Макс Неволошин - Шла шаша по соше (сборник)

– Ты уверен, что не в прошлом месяце? Она давно болела, вообще-то.

Вот тебе на. Зато дела всегда были «хорошо». Ну что, похоронили Розмари. Устроили поминки, людей собралось много. Она давно в нашем здании работала. А я на поминки чуток опоздал. Иду и сомневаюсь: удобно ли входить? Там сейчас прощальные речи, скорбные лица. На подходе слышу галдёж. Народ, собравшись кучками, активно жуёт и беседует. Не об усопшей, нет. О погоде и футболе, как раз чемпионат мира шёл.

Я задумался: а ведь со мной получится так же. Не появлюсь в офисе неделю, другую, месяц. Большинство сослуживцев не заметит. А потом будут собирать на меня деньги и лопать бутерброды. Не хочу я их денег. Надо оставить письмо, чтобы не собирали.

Знаменитых драконов с острова Комодо мы так и не увидели. На утренние экскурсии мест не хватило, а после обеда у меня сиеста. Кроме того, надо ли час таскаться по джунглям в самое пекло…

– …чтобы увидеть торчащий из-за пальмы хвост? – сказал я жене.

– Почему хвост?

– Потому что у них тоже сиеста. В такую жару все здоровые и сытые организмы… а-а-а-э, – я зевнул.

– Может, всё-таки поедем. Я так давно хотела… Какой ты мелкий эгоист!

Если моей жене в чём-то отказать, сразу выясняется, что именно этого она хотела с детских лет.

– Ну, поезжай одна.

– Очень умно. А если меня там похитят? Убьют? Изнасилуют?

– Сомневаюсь, что это будет в таком порядке. И потом кто изнасилует – драконы?

– Аборигены!

– Легче поверить, что это сделают драконы, – пробормотал я, засыпая. – Ну, кричи, если что. Я приплыву.

– Ты же не умеешь плавать.

– Да? Тем более. Давай-ка лезь ко мне под бочок. И кондишен сделай посильнее.

Последние слова ударились о захлопнутую дверь.

Я проснулся, умылся. Глянул в сомнениях на минибар. Потом ещё раз. Лифт в стиле ампир вознёс меня на открытую палубу. Я окунулся в плотный зной. Испытал ощущения пирога в духовке. Остров Комодо напоминал умело отфотошопенный снимок. Складчатые холмы в оттенках зелёного казались мягкими, будто кто-то накрыл их гигантским вельветовым халатом. Над холмами зависли комкастые подушки облаков. Внизу примостилась деревня: узкие лодки, хижины на сваях. Вода слепила, как фольга. Возвращаться в каюту за тёмными очками не хотелось. Потрогав нос, я убедился, что очки на месте.

Малочисленные туристы изнывали в шезлонгах. Другие мучили фото и видео технику. Ногастая шатенка, опасно перегнувшись за борт, выцеливала что-то тяжёлым, словно гиря, кэноном. Я залюбовался аккуратной, обтянутой шортами попой. «Симпатяга… – думал я, – и ведь какой-то охламон живёт с ней. Спит, трогает, целует каждый день».

Уступая соблазну, я бесшумно приблизился, изготовил ладонь.

– Не вздумай, – твёрдо сказала жена (она меня чувствует спиной). – Люди кругом.

– А так? – я протиснул руку в задний карман и легонько ущипнул.

– Отстань немедленно.

– Не отстану, пока не скажешь «ой».

– Ой. Вон смотри, к нам местные приплыли.

Далеко внизу белели три лодки. Темнокожие худые люди в цветных рубахах что-то кричали из них. Я разобрал «сувенир» и «мани». Туристы с нижней палубы махали в ответ. Сочетание белого, чёрного и цветного на искристо-зелёном манило палубных фотографов. Там и сям раздавалось «кржжик», «кржжик»…

– Подростки, что ли? – спросил я жену. – Дай посмотреть.

Набросив на шею ремень кэнона, я навёл резкость. И увидел в руках туземцев чёрные фигурки ящериц или змей. Или – скорее всего – местных драконов. Возраста островитян я не понял. Не помогла даже японская линза (цену забыть!). Интервал от пятнадцати до восьмидесяти. Один выглядел тинейджером, у которого, по недоразумению, отросла седая борода. И ещё я не понял, как они собираются торговать. Даже если кто-то захочет купить их «сувенир». Мне стало грустно. Я сказал жене:

– Может, пойдём в бар, а? Выпьем чего-нибудь освежающего.

– Типа двойной водки? – в ответе звучал сарказм.

– Зачем сразу водки? Можно взять бренди. Хотя оно дороже.

– Он.

– Что?

– Не пойду.

– Почему?

– Потому. Они тебя издалека узнают и наливают двойной «Смирнов». И улыбаются, подлецы. Меня от их улыбочек тошнит. И здесь успел прославиться. Алкаш несчастный.

Видимо, она всё ещё сердилась из-за драконов. Я хотел произнести какую-нибудь бяку, но силы вдруг оставили меня. С женой хорошо ругаться в кондиционированном помещении. Допустим, в прохладном баре. На сорокаградусной жаре это дохлый номер.

– Против слова «несчастный» решительно возражаю, – сказал я. – А халдеи… Знаешь, это у них фишка такая рабочая. Узнавание клиента. Профессион де фуа.

– Оставь свой трёп. Неси мне шампанского за столик, а сам пей что хочешь.

Устроившись у окна, мы наблюдали возвращение последних экскурсантов. Их доставляли на борт спасательные шлюпки, похожие на батискафы. Навстречу двинулись лодки туземцев. Безо всякого желания я переместился в одну из них. В скучный, нищий быт рыбацкой деревни. В неизменность лиц, зноя, вони, изнурительной работы, средневековых удобств типа дырки в полу. А шансов выбраться из этого дерьма – ноль.

И три раза в год приходит белый корабль.

Иной, недоступный мир, где смех, чистота и холодные коктейли. Туда нельзя попасть, но можно хотя бы рассмотреть его вблизи. Вот зачем они плывут. Не торговать – смотреть.

В сумерках, когда небо становится фиолетовым, а облака тянутся вдоль горизонта мохнатым зверьём, корабль исчезает. Уходит другая жизнь, стихает музыка, теряются в бездне огни. Кто-то уезжает. Другие остаются. Я был по обе стороны этой воды. Их чувства мне знакомы. Вернее, это уже давно одно чувство, только понять его я не могу.

Предпоследний раз я испытал его в России, зимой 2003-го. После долгих лет эмиграции родина казалась нам чужой и страшной. Неприятности начались сразу – на таможне. Невыспавшаяся садистка в униформе выбрала жертвами дня именно нас. Лица её не помню – что-то мелкое, острое. Нам приказали снять очки. Потом надеть очки. Отойти подальше. Вернуться.

– Всё равно не похожа, – сказала униформа моей жене. – Девушка, это не вы на фотографии.

– А так? – Марина зубасто улыбнулась.

– Чемодан откройте.

Затем таможенница брезгливо перебирала наши вещи. Не забывая спрашивать всякие глупости. Например, кто укладывал чемодан? Употребляем ли мы наркотики? Зачем эмигрировали? (Чтобы долго не видеть таких, как ты, идиотка.)

Я нетерпеливо ждал, когда отыщется пакет моих грязных носков. Воспринимал ситуацию без драматизма. Тёплый приём отечества не застал меня врасплох. В самолёте я трижды заказывал виски и успел морально подготовиться.

А вот за жену я беспокоился. У неё на хамство скверная реакция. Вполне может сказать, что наркотики забыла дома, а танк в гараже. Помню, в Афинах нас долго валандали любопытные греки. Куда-откуда-почему? Где собираетесь остановиться? К нам вообще часто пристают, особенно к Марине. Приятно мучить красивую женщину на законных основаниях. Спрашивают её: