Макс Неволошин - Шла шаша по соше (сборник)

– За свой эгоизм ты… Принесёшь мне десерт. Да. Сегодня я ем десерт – яблочный торт. С мороженым.

По дороге за десертом я, кажется, улыбался. Несколько встречных удивлённо сказали «хелло».

Следующим утром мы достигли Бали. Выбранная экскурсия обещала «реальный Бали – без туристического лоска». Отлично – солнечных зонтов и пальм мы видели навалом. Можно сказать, под ними живём. Нас долго везли посёлком городского типа. Точнее, городом поселкового – местами неопрятным и ветхим. Тротуары и пешеходы отсутствовали. Большинство жителей передвигалось на мопедах, создавая избыток треска, пыли и бензиновой вони. Правил движения я не заметил. На узкой дороге это требовало от нашего водителя большой ловкости. А от пассажиров – цепкости.

Гид тем временем истязал нас квазианглийским. Я понял только одно, что вон тот белый дом на холме – это резиденция консула или губернатора. Остальные дома выглядели как более-менее устойчивые сараи. Мне неловко говорить это, но они выглядели именно так. Двухэтажные, оба этажа открыты на улицу. На первом – магазинчики, гаражи, кустарные лавки. Второй – жилой: я разглядел сидящих и полулежащих людей. Тут же, под кронами пальм, резвились обезьяны.

Наконец показался Водный дворец – главная цель экскурсии. Дворец мне сразу понравился – тихое, нетуристическое место. Половина автобуса осталась слушать гида, другая разбрелась по территории. Мы ушли дальше всех – с прекрасным надо общаться без лишних звуков и тел. Какая, собственно, разница, кто построил дворец, когда и зачем? Я лучше них это придумаю. Тут было озеро или пруд размером где-то с два футбольных поля. Лотосы, кувшинки, они и сейчас здесь. Мокрый, густой запах цветов, подгнившей стоячей воды. Фрагменты джунглей, рисовые поля до горизонта и одинокая, будто нарисованная гора.

Затем владельцу надоело молиться на берегу. Кайфее же прямо на воде. Над озером повисли изящные каменные мостки. Выросли многорукие статуи, замурчали фонтаны. В перекрестиях мостков возникли фигурные беседки с загнутыми по-восточному крышами. В каждой сидит золотой Будда, а в центральной, самой большой, – трое. Причём как-то сразу видно, что это не музей. Что люди здесь действительно отправляют свои, так сказать, религиозные нужды.

Размышляя об этом и беседуя, мы едва не упустили время отъезда. А так не хотелось спешить… Вдобавок обоим приспичило в туалет. И этот туалет меня сразил. Настолько, что я сомневаюсь, правда ли видел его. Вообще, меня непросто удивить. Ладно. Значит, там из стены выдавались две бетонные… ёмкости кубической формы. Одна чуть повыше другой, заполнены водой на треть. В обе по стене текли ручейки. И всё. Нет, ещё запах. Бумага, кран, мыло отсутствовали. Логика подсказала, что мочиться следует в низкую. Но как мыть руки? Неужто опускать… вот туда? Нет, обойдусь. Застёгиваюсь и думаю: а что, если надо по-большому? Как, например, смывать? А если нескольким сразу?

Жена туда зашла и сразу вышла. Терпела, бедная, до каюты.

Незадолго до рассвета в мой сон проник какой-то шум. Затем он распался на тяжёлый лязг, стук неведомых механизмов и пароходные гудки. Мы вышли на балкон и увидели порт Семаранг. Силуэты погрузочных машин напоминали гигантских комаров. Светало, но в порту ещё горели огни. Он выглядел нарядным и живым. Акватория кишела судами разных форм и величин. Наш корабль осторожно парковался, то есть швартовался, стараясь никого не задавить. Слева бесшумно выплыл трёхпалубный паром, набитый людьми. Они глазели на нас снизу вверх. Тут я вспомнил, что на мне застиранные спальные трусы и быстро удалился.

На выходе из порта нашу группу окружила толпа ангелоподобных детей в ярких фольклорных костюмчиках. Они смотрелись как артисты. Трое женщин стояли поодаль. Дети тянули нам открытки с видами Индонезии, повторяя «доллар» и «сувенир». Я сунулся в карман и вспомнил, что бумажника там нет. Экскурсантам настойчиво советовали оставить деньги на борту и с местными в контакты не вступать. До сих пор неприятно, как эти дети смотрели. Глаза будто чёрные камешки. А мы им ничего не дали.

Но уже торопили к автобусу. Нас ждала «Паровозная экскурсия: деревни и плантации. Исторические поселения Амбарава и Тунтанг, а также музей локомотивов». Города мы не видели. Заехали в два новых храма: белые пилястры, червлёные крыши, статуи, избыток позолоты. Всё это стало чуть надоедать. Автобус остановился на холме. К железной дороге мы спускались пешком. Вдруг пошёл дождь, тёплый и редкий, будто сверху неплотно закрыли душ. Японцы мигом завернулись в целлофан, остальные получили удовольствие.

Состав из паровоза и трёх вагонов напоминал музейный экспонат. Когда-то он возил рабочих на поля и стройки. Мы заняли жёсткие деревянные сиденья. Сдвинули вниз упрямые окна. Паровоз оглушительно взвизгнул – туристы подпрыгнули. Затем ещё и ещё раз. После четвёртого визга кашлянул ядовитым дымом и, наконец, тронулся.

Мимо двинулся хаос тропического леса. Сырые ветки полезли в окна. Хрипло, словно пьяные бомжи, заорали попугаи. Затем джунгли отстали, появились неказистые хатки, изгороди, бельё на верёвках. Редкие дома побогаче, окрашенные в смелые цвета вроде малинового с зелёным. И снова лес, а за ним опять шлагбаумы, хижины, собаки, пацаны на великах, куры, огороды, штакетники, бельё. Женщины с детьми на руках и подле. Щелчки и вспышки в темноте вагона. Группа подростков, один неприлично вытянул средний палец. Бабушка, морщинистая, как сухофрукт, чуть подняв руку, улыбается.

Незаметно деревни сменились зеркальной мозаикой рисовых полей, гаражами, мопедами, косяками лодок. В полях, залитых водой, густо торчали шесты. Кое-где трудились люди в конических панамах. Возились в лодках, толкали перед собой нечто похожее на мини-комбайны. Жена сфотографировала одного из них. Человек, стоя по колено в воде, обернулся к поезду и махнул рукой.

В каюте мы увеличили снимок. Оказалось, что крестьянин широко улыбается, притом зубов у него спереди два или три. Я снова задумался о ненужном. О том, например, что вот кто-то работает на солнцепёке, по колено в грязной жиже. И ничего, доволен. А я сижу в прохладном офисе и ною от усталости. И зубы мои все на месте, даже которых не видно (цену не вспоминать!). Однако я не улыбаюсь этими зубами кому попало. Только жене и зеркалу, вроде бы это психотерапевтично. Зайду утром в ванную, оскалюсь и говорю: «Ну что, морда? Будем жить дальше?»

Зачем он улыбается бездельникам-туристам? Чему радуется? Я тоскую, а он, понимаешь, радуется. Чему в его жизни вообще можно радоваться? Или он прав, и надо улыбаться всем подряд? Легко сказать. Например, когда я вижу двадцатилетних сопляков на шикарной яхте, меня вовсе не тянет им улыбаться. А тянет, напротив, шмальнуть в них из гранатомёта. Потом закурить и сказать: «Да… Высоко нынче яхты летают». Господи, о чём я думаю? Нет, хватит таких экскурсий. Лучше с туристическим лоском. А то мысли приходят неудобные, даже вредные. Заскочит в голову, и хрен её потом отловишь, как мужик того Васятку. Оно мне надо? Ладно хоть выручил Сингапур, где мы покинули корабль и жили четыре дня. Потому что это город без контрастов: там везде хорошо. Но о нём – другая песня.