Игорь Соколов - Метафизика профессора Цикенбаума

Цикенбаум напился и дикий
Острый взгляд в деву вмиг запустил
И взлетели отчаянно крики
Над Окой изо всех нежных сил…

И на этой бушующей ноте
Цикенбаум с ней под волной
Ощутил прелесть в ласковом гроте,
Как цветок, раскрываясь весной…

Так профессор пожар ощущая,
За пожаром таинственный стыд,
Вдруг увидел, что дева святая
С ним по ветру на небо бежит…

И на небе причудливо странно
С девой слившись в ночной хоровод,
Пролетает сквозь океаны
Чудных звезд, создавая народ…

В волшебном шепоте покоя,
В других неведомых мирах
Мы у Оки бродили трое, —
Я, Цикенбаум, Стелла в снах…

Мы пили водку, а она
Как тень по воздуху плыла,
Нага, прекрасна, белолица,
Моя бесстыжая блудница…

Чуть выпив водки, с ней в Оку
Я шел расстреливать тоску,
Взрывать несчастную печаль,
Крича в таинственную даль…

А Цикенбаум ошалев,
Плыл рядом с нами, ища дев,
Он плакал и орал: Ау!
Ему ничто не шло на ум…

А мы со Стеллой плыли в снах,
Нам было очень хорошо
Во всех неведомых мирах
Плескались свадьбы горячо…

Сводилась сладостная плоть,
Сводились жадные уста,
Как будто призывал Господь
Совокупляться без конца…

Вдруг ветер над Окой подул
И тьма дрожащих нежных дев
Несет безумья страстный гул,
От счастья вмиг воспламенев…

И Цикенбаум слился с ними
В глубинах сказочной волны,
Луна тряслась в небесном дыме,
Тела в течении Оки…

И гром и молнии в процессе
Соединенья жарких душ,
Запечатлел в уме профессор,
Дев сладострастных пылкий муж…

И мы с моей поющей Стеллой
Взлетая к звездам над Окой
Раскрылись трепетаньем тела,
Обожествив ночной покой…

Шульц снова пьян и тьмою омрачен,
Но внеземная женщина-рассвет
Порой впускает его в сладостный проем
На острие летящих в Вечность лет…

Шульц знает, как дрожит в сгоранье страсть,
Как одевается красою томный взгляд,
Но боится он навеки в нем пропасть
И от женщины бежит к себе назад…

И смотрит в стены, в потолок, и в Интернет,
На его страничке лягушонок спит
И тьма стихов под ним, ведь он поэт,
С любопытством изучающий свой стыд…

Вот и сейчас описывая лоно
Безумной дивы, он почуял власть
И стучит уже как дятел монотонно,
Складывая в рифмы сласть и снасть…

Он пойман, – его мир – одни страданья
Об исчезающей вдали земной любви,
Еще он чувствует свое же умиранье,
Скользя из лона по поверхности земли…

Хотя играя часто с пистолетом,
И в зеркале прицелившись в себя,
Он представляет себя пламенным поэтом
И чуть приглядывается, как болит душа…

Когда из пропасти имен и лон всех женщин,
Обладавших безнаказанно тобой,
Возникают неожиданные вещи
И ты приперт к нырянью в Смерть самой судьбой…

Шульц понимает, что игрушечная пуля
Его лишь понарошку вдруг убьет,
Но в мыслях с упоением рисует
Самоубийство как надежный переход…

Так от позора в мыслях опускаясь,
Он ползет из жизни в чудный сад,
И в темном небе зарывает жалость
К себе, чтоб никогда не плыть назад…

Но ночь проходит и Шульц снова весел
И к сладкой деве зарывается в постель,
Чтоб после описать, как мир чудесен,
Когда находишь втайне свою цель…

Шульц с девою залез на крышу
Ей показать безумный мир,
Был небоскреб домов всех выше,
В бутылке чудный эликсир…

Их взоры устремляет ниже
И тело девы как клавир
Уже играет, дева дышит
И Шульц заканчивает пир…

И на бетоне жарком слишком
Взлетают стонами в эфир,
И вот уже дрожит вся вышка,
Тьма древ и тьма бездонных дыр…

Взрывают криками затишье,
И Шульц кричит: Ты мой кумир!
Она ему: Ой, что я слышу,
А ты – майн Гот и мон плизир!

На этом ночь их завершилась
И Шульц пошел к себе домой,
Но дева вновь с шальною силой
Его склонила в жгучий зной…

И вновь они вдвоем на крыше
Друг в друге тонут ночь и день,
Весь мир исчез и стал излишним,
На тень бросалась снова тень…

С тех пор влюбленная студентка
Боится призрака в ночи,
Шульц создает в ней сладких деток
Вновь забирая в ночь любви…

И там, на жаркой летней крыше,
Где обнажаются тела,
Шульц безрассудно страсти пишет,
А после не идут дела…

У страстной девы лишь проблемы,
А Шульц опять бесстыдно пьян,
Он разобрался с теоремой,
С ней окунувшись в океан…

Шульц с девами и не хотел сближаться,
Но сверху было небо голубое
И в тишине дремучего пространства
Дева завлекла в кусты ходьбою…

И вмиг соединенный жаром случки,
Шульц почувствовал, что в сладости погоды
Обвивают его нежно девы ручки,
Призывая создавать тотчас народы…

О, Боже мой, – подумал Шульц, – от крови,
От страсти рвущейся в пожар проникновенья,
Сколько будет еще сказочной Любови,
А с ней борьбы за миг осуществленья?!…

Так наслаждаясь глубиною ее лона
И думая о собственном бессмертье,
Шульц ангелом летел по небосклону,
Совокупленьем согревая склоны тверди…

Равно сближаясь, как и удаляясь,
Он ощущал вдали и сумрак увяданья,
Его любовь таила вместе с болью жалость,
А чувства складывались с девою в преданья…

Собрав из воздуха все образы сиянья,
Шульц выплыл из слиянья двух существ,
Он выплыл из себя как оправданье
Всеобщей страсти зарожденья в чудный лес…

Прибежала к Шульцу дева,
Рассказала чудный сон,
Как взлетала птицей в небо,
Извлекая страстный стон…

Как птенец безумно яро
К ней под радугу взлетел,
Как запел цыганский табор
Под гитару в связке тел…

Как она прошла сквозь стену,
Оторвав соседу нос,
Только сразу же мгновенно
Приложила длинный хвост…

И теперь сосед как слон
Машет длиннейшим носищем,
Чтобы значил этот сон,
Есть ли в нем загадка с пищей…

Шульц задумался слегка,
Почесал немного ухо,
А потом его рука
Поласкала деве брюхо…