Игорь Соколов - Метафизика профессора Цикенбаума

Да, не брюхо, а живот,
Говорит с обидой дева,
Почеши губами рот,
Чтоб я снова птицей в небо…

Шульц ее и так, и этак,
Чешет всем со всех сторон,
Да и нет в уме ответа,
Чтобы значил этот сон…

Так вот Шульц как аналитик
В деве сладостной пропал,
С головы скатился винтик,
Развинтился идеал…

И теперь он девам сны
Очень нежно объясняет,
Девы все обнажены,
Он их тихо всех ласкает…

И потом кому нужны
Их приснившиеся бредни,
Если сами влюблены
И пожрать хотят к обедне…

Шульц выпил и заснул в лесу у речки,
Вздымался волнами стремительный Осетр,
С холма к нему девчонка как овечка
Несла на кудрях пламенный восторг…

Сама идет, цветет и чудно пахнет,
И производит тут же тщательный осмотр,
Рубашку Шульцу расстегнет и тут же ахнет,
Но он не слышит – спит – шумит Осетр…

И лишь когда его девчонка оседлала,
Шульц в себе почувствовал коня,
Страсти понеслись вмиг грозным валом,
Как волны у реки звеня в камнях…

Звучала тонко юная девчонка,
Но Осетр их своим криком заглушал
И только Шульц ей быстро сделавший ребенка,
Расслышал голоса земного идеал…

Потом вдвоем они лежали возле речки,
Над лесом с речкой плыли облака
И трепетно дрожали их сердечки
В мгновенье сблизившись на целые века…

Шульц очень просто мерил глубину пространства,
Он выпил водки и упал у Осетра,
И взглядом таял в облаках, в их белом братстве
Он был немного не в себе, паря в ветрах…

И там, на небе вдруг схватила его дева,
Она поймала его чистым естеством
И так сдавила страстно тонкий невод,
Что Шульц взлетел к луне блаженным мотыльком…

Он спал и видел звездные скопленья,
Безумных ощущений плеск и звон,
И сладкую борьбу в тьме зарожденья,
И нежности вздымающийся склон…

И лишь потом, когда светящаяся точка
Осталась от сближения двух тел,
Шульц вдруг почувствовал, что это дева точно
Была земной, как он того хотел…

Он проникал и проникал в нее, осмыслив,
Как в безымянной Тайне хорошо
Произрастать ростками новой жизни,
В исчезновеньях разгораясь горячо…

Протяженность линии пространства,
Как и теченье бесконечных лет,
Везде разбросанная грязь непостоянства
Едва обозначают наш портрет…

А преходящесть жизни нас толкает в чащу,
В твое лоно изливать тоску,
Попытка слиться с мигом настоящим
Обнажает в бесполезности мечту…

Так Шульц напившись пьян, шептал девчонке,
Уже поймав экстаз в чудесной глубине,
Он ощущал, насколько образ тонкий
Обхватил его краями, как во сне…

Зачем ты говоришь про свою боль,
Если получаешь наслажденье,
Если моя чистая любовь
Дарит тебе светлые мгновенья?!…

Девчонка нежная шепча, роняла слезы,
А Шульц безмолвствуя, подумал, вот судьба,
Тонуть ночами в чудных грезах,
Днем ненавидеть мир, как и себя…

А сам обнял несчастную девчонку
И подарил ей сладкий поцелуй,
Как будто флагом он махал ее юбчонкой,
Вновь ощущая в ее лоне схватку бурь…

А днем они вздохнув, опять расстались,
Шульц одиноко брел к себе домой
И ветер нес порывами усталость,
И жалость снова быть самим собой…

Как быть, когда ты всеми всюду познан
И твои чувства тают без следа,
Когда, увы, безжалостно серьезно
Бегут в пучину Вечности года…

И Шульц вздохнув, схватил бутылку водки,
И снова в чащу ринулся за ней,
Вместо нее в траве измятой образ кроткий
Был окружен прозрачностью теней…

Вот здесь я целовал ее и чуял,
Как мы связаны с лучами вечных звезд,
Как в ее теле зарождалась буря
И здесь же я довел ее до слез…

Зачем?! – Чтоб объяснить всю бесполезность,
Бессмысленность любой земной черты,
Обнаружив в лоне мрак прелестной бездны,
Вдруг разрушить все свои мечты…

Так снова Шульц в отчаянье напился
И снова дева грустная пришла,
Они любили, ощущая, – пламя смысла
Уже навек связало их тела…

Вот так Любовь всегда царит над смыслом
И возносит страсти до небес,
Все люди складываются вместе точно числа,
И Тайна в числах нам приносит весть…

Так Шульц шептал вновь плачущей девчонке,
Будто они не уходили никуда,
А ветер тихо пел себе в сторонке,
Провожая в Вечность добрые года…

Остановись сейчас в своих желаньях,
Забудь себя, забудь весь божий мир,
Пусть станет лес причиной оправданья,
Отчего исчезло пенье нежных лир…

И люди превратились в миг прощанья,
И ты парящий, словно ангел иль кумир,
Уже не сможешь подарить им обладанье,
Ради чего они устроили здесь пир…

И превратили его в битву, и в восстанье,
И знамя истины прожгли уже до дыр,
Тебе же лучше прикасаться к мраку Тайны
В небесном омуте, где прячет Альтаир…

Уже последнее твое очарованье
Прекрасной девой превратившейся в сапфир,
Так чувства в камне одеваются в преданья,
Чтоб нас объять дыханьем страстных гидр…

Во сне их лона раскрываются сияньем,
А в жизни в них безжалостный вампир
Ищет в наших душах пропитанья, —
Так Цикенбаум врезал, выпив водки литр…

Осетр шумит и чудно плачет Шульц,
Безумной страстью дева облекла его,
Он водки выпив, с ней упал под куст,
И позабыть уже не в силах ничего…

Ни эту яркую волшебную дорогу,
Ни пламя лона, ни взметнувшийся лобок,
Ни голос свой благодарящий Бога
И ни хрустящий под объятием песок…

Как будто звери обращенные к покою,
Поймали ночью образ внеземной,
И вот теперь уже навеки двое
Слились с целебной животворной тишиной…

И не мертвы, но как-то странно живы,
Поглощены усладой мировой,
Качаются тела как ветви ивы,
Распущенные в Вечность над рекой…

Шульц был печален, день был безотраден,
Он к Осетру спустился в жаркий зной,
Бутылку водки выпив, пал к реке в объятья
Весь одинокий и несчастный, и хмельной…

Он плавал в бурных волнах, больно ранясь
О камни, что таились под водой,
Его шальной и безрассудный танец
Был крепко связан с неприкаянной судьбой…