Виктор Пелевин - Смотритель. Книга 2. Железная бездна

Умофон Ветхой Земли, несмотря на свою безблагодатность, был сосудом ритуальной некромантии. Мало того, это был продукт безжалостных азиатских потогонок – таких пирамид человеческого страдания и тоски, что древнеегипетский проект рядом с ними казался шуткой. Вряд ли эти пропитанные болью коробочки могли принести кому-нибудь из живых счастье.

Но я уже знал, что на Ветхой Земле инженеры думают не о счастье, а о скорости, с какой письмена мертвых душ приказывают электрической силе прыгать туда-сюда по медным волосам этих карманных големов.

Теперь я понимал, почему умофон показался мне похожим на погребальную ладью. Он и был ладьей, огромной ладьей, где гребли мертвецы. Их набилось там очень много, и чем совершенней становилось устройство, тем больше их собиралось. Но никто не гнал ветхих людей плетью в это жуткое загробье.

Молодежь, постиг я, сознательно стремилась на эту призрачную галеру: превратить свою жизнь в цепочку заклинаний, которая обретает мимолетный смысл, лишь сплетаясь с другими похожими цепочками, считалось у них чуть ли не лучшим доступным человеку шансом.

Я захотел отвернуться от открывшейся мне бездны, но мое внимание словно прикипело к тому, что я видел. К счастью, в этот момент зазвонил колокольчик. Адонис пришел мне на помощь – и вынул его из моей онемевшей руки, прервав транс.

Последовала долгая секунда безмыслия, а потом я вынырнул в знакомый мир, и моя голова, как оболочка монгольфьера, стала надуваться суждениями и оценками.

Мрачные глубины, куда я заглянул, изнурили мою душу. Все эти умофоны и вычислители не зря ассоциировались у меня с черепами, склепами и вообще чем-то потусторонним. Череп был главным символом Железной Бездны. Теперь я знал, что орден имеет полное право на такую форму резонатора.

Я открыл глаза. И в ужасе закрыл их.

Со Свидетелями Прогресса произошла жуткая перемена. Их лица, и так нездорового цвета, стали синюшно-зелеными, словно они умерли неделю назад – и успели разложиться на жаре.

Но они были живы. Они шумно дышали и дергались – будто увязли в кошмаре, от которого никак не могли проснуться. Почти у всех сочилась кровь из носу, у одного – вдобавок из ушей, еще у одного – из-под закрытых век… Можно было подумать, они попали под залп невидимой картечи. Вот почему Адонис так боялся жестких лучей Абсолюта.

Адонис еще раз позвонил в колокольчик, и в зал вошли служители в робах с медицинским змеем. Они принялись вытаскивать монахов в коридор. Никто из бедняг в синих рясах при этом так и не открыл глаза. Через минуту в зале остались только мы трое – о закончившемся сеансе напоминали лишь редкие капли крови на полу.

– Ну что? – спросил Адонис. – Поймал бога за бороду?

– Кого-то поймал, – сказал я.

– То ли бога за бороду, то ли черта за лобковые волосы, – хохотнул Адонис. – Сразу не разберешь, да?

Он, похоже, понимал, что я чувствую, – и выразил это довольно точно, хоть и несколько по-солдатски.

– Я надеюсь, – сказал он строго, – увиденное стоило мучений моих мальчиков. Им придется теперь почти месяц лечиться и отдыхать… Ну что, кто-нибудь из вас может описать свой опыт?

Я кивнул, открыл рот… и закрыл его.

Все только что пережитое с невероятной скоростью забывалось и теряло достоверность – как бывает с запутанным сном. Миг назад я понимал, почему мельчайшие иероглифы, вырезанные в камне, работают как молитвенная мельница, и каким образом телефон может быть погребальной ладьей – а теперь все это превратилось просто в осыпающуюся штукатурку сна, бессмысленный набор образов, больше не одушевляемый проходящим сквозь него сквозным знанием.

Что бы я ни сказал, это прозвучало бы как утренний бред – когда человек бормочет спросонья всякую чушь, не понимая, что смысл, который он тщится вложить в слова, целиком остался в сновидении.

– Хад и Цоф, – прошептал я.

– Да, – повторила Юка, – Хад и Цоф!

– А что это? – спросил Адонис.

Я попытался найти ответ – но смог только покрутить в воздухе руками. Левой – вертикально, а правой почему-то горизонтально.

– Трудно выразить? – засмеялся Адонис. – Теперь ты видишь: даже проникнув в душу другого мира и увидев его тайны, ты не унесешь это знание с собой. На границе миров оно потеряет весь волшебный блеск, как вынутая из моря ракушка.

– Зачем тогда вообще ставят такие опыты?

– Именно для того, чтобы наблюдатель сделал это открытие самостоятельно. Начни я объяснять, ты вряд ли понял бы. Или просто не поверил бы.

Адонис был прав.

– Когда-то мир Ветхой Земли представлялся мне бесконечным соблазном, – сказал он. – Я нырял туда так часто, что все время выглядел как эти бедняги, – он кивнул на дверь, куда унесли монахов. – Не могу сказать, что узнал про Ветхую Землю все. Но я узнал очень многое. В конце концов я просто потерял любопытство. Может быть, поглупел. Или, наоборот, поумнел… Знаешь, погонщику ведь не кажется тайной нутро слона, хотя он вряд ли знает, как слоновьи кишки соединены друг с другом. Это ему просто не важно.

– А что тогда важно? – спросил я.

– Мы живем в пространстве причин и следствий, – ответил Адонис. – Важна только их связь и последовательность. Если ты твердо знаешь, что в ответ на «А» услышишь «Б», ты уже понял про мир все необходимое. Остальным пусть занимаются монахи в синих рясах.

Мои мысли неожиданно приняли новое направление.

– Кстати, – сказал я, – насчет остального. Эти монахи-обсерванты… некроманты… Они занимаются только технологиями?

– Нет. Ветхая Обсерватория сканирует весь спектр информационного поля. И мы, э-э-э, заимствуем у Ветхой Земли некоторые элементы культуры и искусства. То, что пригодно к использованию у нас.

– А как определяют пригодность? – спросила Юка.

– Все, что содержит информацию о реальной жизни Ветхой Земли, вредоносно. Таково огромное большинство их книг, фильмов и прочего – из них так и хлещут жесткие лучи. Нам подходят стихи, поговорки, исторические эссе – особенно если они касаются нашей общей истории. Проще всего со стихами. Что-нибудь про зорьку, осень, одинокий парус или ветреный день в Древнем Риме. Это никого не собьет с толку.

– Стихи я не люблю, – сказал я. – Что еще?

– Картины. Скульптуры. Музыка. Отрывки из книг, которые не могут быть воспроизведены целиком. Весь Corpus Anonymous . Весь репертуар Поющего Бена…

– Я предполагал что-то похожее, – кивнул я. – Никогда не верил в божественное происхождение его песенок. Но я думал, их сочиняет специальный департамент. А кто ему эти песни отбирает?

– Он сам.

– Он сам? – спросила Юка. – Каким образом?

– Если приедешь в Железную Бездну, сможешь увидеть. Говорить про это я не могу.

– А что еще мы у них… э-э-э… заимствуем?