Павел Козлофф - Кавалер умученных Жизелей (сборник)

– Вы знаете, что миллиона нет, —
Ответ звучал куда как убежденно.
Хоть губы и украсились улыбкой
Уверенной спокойной простоты,
Но сердце ощетинилось презреньем.

– Вы женщина замужняя у нас, —
Артем давил на болевую точку.

– Но денег я у мужа не беру.
Надеюсь, и в дальнейшем брать не буду. —

– Не надо денег ни просить, ни забирать. —
Сказал Васильев. Тут он замолчал,
Поднялся, походил по кабинету.
Решительно потом подсел к Наине.

– Не знаю, как возникли подозренья.
Я действовал предельно откровенно,
Когда свои вы сложные вопросы
Хотели с моей помощью решать.
Сказал вам о цене, и о проблемах.
Действительно, я Марту посылал,
Убрать неподходящие предметы
От бдительных и посторонних глаз.
Как знать про ваши трезвые мозги? —

– Зачем тогда трясти презервативом,
И пальцы на коробке вспоминать? —

– Наина, вы же мудрая особа.
А изредка – совсем, как детский сад.
Я просто допустил сгущенье красок.
Как вас, выходит, запросто поймать. —

– Так вы же цену за молчание назвали? —

– Цены я никакой не называл.

Хочу я миллион, а кто не хочет?
Я полагал, что с вами мы друзья,
И лишь потом, как врач и пациентка.
Вы с Глебом всякий раз для нас желанны.
Отстроитесь, и я приеду к вам. —

«И, что-то во мне возникли подозренья?
Всё нервы. Если высплюсь, то пройдёт».

– Пришлите мне чего-нибудь для сна. —

– Я лично приготовлю вам напиток. —

Наине нравилось, не выходя во двор,
Ходить по лабиринтам переходов,
Какими изобиловал отель.
Была там пара лестничных пролётов,
И круглая терраса, взгляд с которой,
Ей сразу полюбился в первый день.
Стена из очень толстого стекла
Была, по сути, как окно в природу.
Вплотную прилепился склон горы.

– Ты дитятко, Pulsatilla alpine? —
Наина обратилась к «сон-траве»,
Простушке Альп из белых лепестков
С доверчиво открытым жёлтым сердцем.
– Ты в благостной природе заночуй,
А мне со сном волшебник наш поможет. —

Тут, будто бы, совсем издалека,
Раздался звук, глухой и очень низкий —
Ночную песнь трубил альпийский рог.
Его мгновенно эхо подхватило
И скрылось с затиханием вдали.
Ну, что же, на сегодня всё, довольно,
А новый день уже стучится в дверь.
Она уснула, как успела смежить веки.
В часы её забвения в ночи,
Ей не привиделись ненужные картины.
Открыла утром ясные глаза,
Как вечером прикрыла на минуту.

С огромным удивлением узнала,
Что сладостный и благодатный сон
Хранил её примерно семь часов.
А тот бокал, что ей прислал Васильев —
Две трети райского напитка отпила.

Всё полнилось притоком юных сил,
Душа горела жаждою свершений.

«Волшебный, дорогой Артём Семёныч!»,
Единственно подумала она.

Текст занял с перерывами два дня.
Она прошлась по созданным страницам,
Увидела: придется много править,
Но это нужно делать не сейчас.
Насмешливый характер, между тем,
Написанное посчитал абсурдом.
Наина очень часто размышляла:
Абстрактное крыло литературы
Лишь может называть себя искусством
В бесстыдном прагматизме наших дней.
А все попытки жизнеописаний,
Как мастерски не строится сюжет,
Придется счесть лишь опытом подростка,
Который был мастак до сочинений,
Поэтому и нету в нем сомнений,
Что может лучше Гоголя писать.
Ведь он уже так много в жизни знает!
«Все взрослые – такой смешной народ!» —
Любила повторять Наина Львовна.
И, как бы горько ей ни становилось,
(Сама-то – не из ряда вон куда),
Но думала всегда, что жизнь – игра.
И нет в ней интереса без азарта.

Она увидела, что друг Натальи Балк,
Кликуши, проживающей под боком,
Приблизился к её входным дверям.
Как, впрочем, и должно было случиться.

Взглянула тут же на начало текста:
«Наина девочкой приехала в Москву….»
И вывела курсивом заголовок:

РОМАН для АБРА МОВИЧА. В стихах.

И не нажала – «Завершение работы».
Компьютер жил, хотя экран потух.

Звонок, как три удара кастаньет,
Не вызвал диссонанс в покое дома.
Сама Наина села в кресле в холл,
И с пульта, не спеша, дистанционно,
Лихому гостю открывала дверь.
В проеме появился силуэт.

Тотчас же с двух сторон прожектора
Его поймали, как певца на сцене.
От гостя шла уверенность в себе
И явная приветливость хозяйке.

– Вы в сумраке, меня терзает свет. —

– Должна же я увидеть, кто приходит.
Я рада вам. А где моя соседка? —

– Ей нездоровится. Я еду в магазин.
Могу вам захватить, вдруг что-то надо.

– Спасибо. Нам не надо ничего.
А вы за чем? Какие-то лекарства? —

– Да нет. Наталья выпила и спит.
А мне купить чего-то захотелось. —

Закатный свет усилил полумрак
Большого холла с высоченным сводом.
Но из-под купола на четырех цепях
Спустился вдруг диковинный светильник,
Как видно – несомненный раритет.
Завис он очень низко над столом,
Который, в окружении из кресел,
Смотрелся, как оазис среди тьмы.

– Мне хочется вас чаем угостить.
Вы, помню, побеседовать хотели?
Мои должны приехать через час. —

Для чая всё сыскалось под рукой.
Ему хотелось чёрный с бергамотом.
Она пила зелёный, как всегда,

– Мне помнится, Роман, что вы коллектор.
Агентство, или сами по себе?

– Агентство, всё от степени проблемы.
Вопросы разные, различен и подход.
Вам это интересно просто так,
А, может быть, конкретная работа? —

– Да что вы, я сейчас не о работе.
Сейчас мне интересны лично вы.
Вы – Абрамович. Что вы – родственник ему? —

– Кому – ему? Арону, или Лейбе?
А может, и кому-нибудь ещё?
Вы спрашивайте, чтоб я мог ответить. —
– Роман Аркадьевич. Кто он-то будет вам? —

Свет был не ярок, он высвечивал квадрат.
Хозяйка с гостем, будто бы на сцене,
Друг друга видели без игр полутьмы.
И давишное ощущенье силы,
Что парень на Наину произвел,
При свете совершенно не померкло,
А, может быть, усилилось ещё.

Но вовсе не атлет сидел напротив.
Роман, как посвященный каратист,
Держал заряд энергии в запасе,
Чтоб выплеснуть в означенный момент.

Отнюдь не рослый, очень складный, худощавый,
Не очень видный посторонний человек.