Борис Ковальков - Прогулки по Каэнглум. Книга первая. Алиби убогого дракона

Было тепло для зимы, и Любке снял кепи. Снег не таял в белых волосах. Он шел знакомыми улицами. Серый плитняк цоколей, фахверк, забеленный или покрытый темным лаком; красноватые или желтые охристые стены. Каменная гранитная штукатурка с искрами полупрозрачных камушков. Каэнглумская готика – темно-серое с белым; сдержанное северное рококо. Вполне современные хрустальные изыски, простой штукатуренный ампир и каэнглумский модерн. Заблудившиеся римские портики и настолько древние сооружения, что им не нашлось места в определителе.

Разноцветное золото окон и витрин, в одно стекло или в мелкий переплет; красные, зеленые, белые рамы, пестрые ящики для цветов. Любке остановился у окна бакалейной лавки. «Окно-калейдоскоп». Хозяин заметил и кивнул головой, приветствуя. На заснеженном карнизе у самой мостовой сидели две птицы. Жемчужно-серое оперение, антрацитовые головы, крылья и хвосты поблескивали на свету. У одной, побольше, клюв отливал синей сталью, у другой, поменьше, цыплячей латунью. «Смотри, похожи на праздничные игрушки. Каэнглумские вороны, они такие… потешные. Послушаем?»

– Внутри двуногий ощипанный!

– Не бойся, снаружи стекло!

– Что такое стекло?

– Такой плоский, тонкий, прозрачный, твердый воздух…

И ворона побольше застучала клювом.

– Видишь?

– Ничего не вижу… Ай, подходит!

– Смотри, смотри!

Стекло лопается. Ворона поменьше просунула голову внутрь.

– Ага, видала, ничего там нет!

Хозяин подошел ближе и нагнулся.

– Влетайте. Что сидеть в снегу?

…Фонари на чугунных, деревянных или железных столбах, крашенных в серый и черный цвет. Фонари в городе сохраняли: масляные, газовые, электрические. «Ездит ли сейчас Снайге зажигать и гасить фонари?» Любке вспомнил фонарщика, его маленькую тележку, похожую на кресло с колесиками, и ослика. Кованые вывески мастеров и цехов. Перед трактирами и магазинами древние темные доски, расписанные цветными мелками, – комиксы меню и объявлений. Двери, резные деревянные и обитые железом, полированные ручки желтого металла «…открывали и закрывали сотни лет. Свежая веселая древность!» – услышал Любке. Перед дверью в жилой дом, на углу Венналикку, стояли две высокие девицы. Одна, с золотистыми волосами, открывала и закрывала дверь, другая, с гитарой за спиной, стояла рядом, склонив голову, прислушиваясь.

– Четырнадцатый век! Работа мастерской Антса, – пояснил мужчина, который успел выйти, пока девушка приоткрывала дверь.

– Ой, простите! – засмеялись девицы.

– Вам спасибо, Пирре! Дверной прибор той же работы. Само полотно эпохи принцессы Гасеннау. Pluteus – осадные дубовые щиты. С ними шли на приступ Вышгорода вооруженные схоластики.

– Отобрали, сделали двери! Пересхоластили схоластиков!

– Мотти?!

– Ой, простите! Пересоле… цистили! – веселились девушки. – Хорошая тема!

Не пройдя и двух домов, Любке услышал…

…Любке шел небыстро. «Заметила? Вверху сумрак, и весь свет со снегом собирается внизу, идем в золотом потоке». Люди также шли неспешно. Они гуляли под снегом, прохаживались. Разъезжали редкие автомобили и экипажи. Прозвенел трамвай, спускаясь по Большой Морской; зимой они останавливались на каждой остановке, летом двери не закрывались, и люди садились на ходу – трамваи ездили не очень быстро. Среди предпраздничной сутолоки Любке заметил: «Смотри, старая пролетка Матиаса. Ты удивляешься, что без седока? Лошадка удивительней». Кобылка посмотрела на Любке синим глазом – что только в нем не отразилось, – фыркнула; у колес пролетки мелькнули хвостатые тени. Любке почувствовал под ладонью лохматое и теплое, руку не отдернул, машинально погладил. Лохматое прошло рядом несколько шагов. Любке показалось, что это пес, а мимо прошмыгнул ратмус. На кончике хвоста кольцом он нес маленький сугробик. Подбегая к кобылке, ратмус штопором встряхнулся, обернулся, хапнул слетевший снежок, поймал задней лапой спицу, как стремя, махнул в кузов пролетки и укатил. И одного паворимага 3 3 Ратмусы, паворимаги. В событиях, описанных в этой повести, они, увы, не принимают участия. Ратмусы схожи с худой лохматой собакой. Обидчивы и опасны. Бесстрашны и дерзки. Навязчивая мысль о том, что люди, как отступники, обязаны отдавать долг, то есть делиться едой, позволяет им нападать на любого человека, принимающего пищу. Посещение ратмусами кухни часто заканчивается катастрофой. Однажды ратмус Сплайд оторвал у Стивена часть пирога. Потом разломил отнятое и отдал половину Стивену, сказав: «Видишь, отступник, как полезно делиться? Ты получил вдвое!» Паворимаг. Животное схоже с дикобразом. Как и ратмусы, смелы и отважны. Паворимаг может один на один выйти на дракона. Иногда погибает, давая себя проглотить. Погибает и дракон. Любят море и часто уходят в походы на парусниках каэнглумского флота. Простодушны. Однажды старейший паворимаг Ферусимаго Шайфера рассматривал игрушечного паворимага, иглы которого твердели при поглаживании, если ты хотел ими что-то прикнопить к доске. Старый Фери заметил фонарщику Снайге, когда тот прикалывал этой игрушкой объявление к дверям Магистрата: «Настоящий паворимаг никогда не уколет, если даст себя погладить». Существует городская загадка: стоя на площади, найти паворимага в ветвях дерева, которое держит мастер Антс, изображенный на флюгере ратушной башни. Ратмусы бегают везде, паворимаги селятся в овраге Расколотой Ели, но и те и другие часто крутятся в окрестностях Капштадта. Их манит море и коптильни Гадрау. Любке увидел, тот стоял на задних лапах у цветочного магазина на Венналикку в окружении детей; дети бесстрашно дергали паворимага за иглы и показывали ему выставленные в витрине праздничные венки.

НАВРАП

Наврапы могут спать на лету, но этой особенностью не стоит пользоваться никому.

– Сны обгоняют сны, прядутся в косу, и коса рассыпается янтарным песком. Твердая скорлупа сжимается. Маргаритка и серп; Деметра любит кентавров, а я не люблю фриттату, но почему я не люблю меланж? Каменная скорлупа… Пробудись, вот и маяки Капштадта! Последняя надежда – город. Моя мечта и боль. Если не согласятся, я их так поздравлю с Праздником, выложусь – из кожи вылезу, и голышом! Надо приготовиться, никто не должен узнать обо мне раньше срока. А что я узнаю о себе? Большое змеиное заблуждение: достаток прямо пропорционален росту непреложной убежденности в правильности выбора схемы полета. Не менее устойчивая аберрация, что и наоборот. Что я порю? Нездоровится мне. Нет, неси, ветер! По ветру, по ветру! Начнем осмотр с форта – и кругами через Опустевшую часть к ратуше, там Антс на шпиле 4 4 Антс – легендарный житель Каэнглума, мастер на все руки, и в частности Мастер Детских Игрушек. Когда-то он помог спасти город от неминуемой гибели, отлив из бронзы дерево (в натуральную величину), на котором не было ни одного одинакового листа. Было это в… точно никто не помнит, но фигуру (Антс держит в одной руке дерево, как знамя, в другой – меч) на шпиле Старой ратуши установили в XVI веке, заменив ею фигуру грифона, выполненную когда-то самим Антсом. Тот флюгер не только поворачивался, но взмахивал крыльями и голосил при усилении ветра – отмечал балы по гадрауской шкале. В кабинете Вышгородского дворца канцлер чуть приподнял брови – грифоны были составной частью герба каэнглумских князей, – но последствий не было. Фигура была помещена в музей Магистрата, потом передана в Вышгородскую девичью гимназию. На фронтон главного входа. Ученицы любили загадывать, сколько баллов показывает флюгер. Сами грифоны не забавлялись угадыванием породы металлического изображения. Этим занимались ученицы младших классов. «Но все-таки он похож на грифона-рысь. Такой же крикливый и дерганый», – утверждала Дори, осторожно оглядывая небо. . Увековечили. Великий мастер. О златорукий, почему ты не родился позже? Интересно, кто меня встретит: Кире или Влад? Герои. Таксидермисты-прозекторы, драконофаги. Больны оба. Считают, что надо не относиться к змеям серьезно, – змеев это раздражает, они теряются и совершают ошибки. Жуть двуногая, и ведь правы… Мало кто знает, что уязвимое место змея именно голова, не читали Книгу? Безграмотный чешуеперстый ужас. Глотать их не переглотать… Эти-то знают, грамотеи. Тьфу, перед Праздником смутные мысли, как проглоченная мясорубка, и она работает, зараза. Город – вот спасение. Мотаюсь, как в вате. Крылышки мои, крылышки.