Борис Ковальков - Прогулки по Каэнглум. Книга первая. Алиби убогого дракона

Сквозь Лазаретную башню, по переулку с тем же названием, прошел к собору Оливе. Собор был настолько велик, что увидеть его весь можно было только издалека. Вокруг собора кольцо скверов – завершения улиц. Фонтан и памятник. Деревья в белом. «Словно под простынями, – мелькнуло у меня в голове, и я огорчился». Огорчало Любке и то, что некоторые прохожие, как ни странно, оглядываются на него с настороженным недоумением. «Наверно, новоприезжие. И еще тревожило: паром и зев откинутой аппарели. Сгусток тумана скатился на пирс, белое в белое. Мысли не пришли в порядок. Почему простыни? Почему чудится, что снежными простынями накрыты кустарники спиреи, будто музейные экспонаты или те, кто лежит на металлических столах? За кустами прокатилось белое, мелькнуло и пропало. Дети катают снежные шары? За бульваром Старый лицей… Там родилась моя печаль. Хожу и говорю с ней». Любке обошел собор. «Деревянная раскрашенная статуя Олафа в угловой нише. Его фонтан. Почему его? Не знаю. В воду подливают разноцветные сиропы. Струи в мороз замерзают, и можно сламывать вкусные леденцы». Постоял у надгробных крестов. Спустился под землю у Грифоньего моста. Любке удивляло, иногда возмущало, что подземный город так же ухожен и освещен, как и верхний. «Я долго искал „настоящие“ подземелья – и, конечно же, доискался… Попал на выводок головастиков ледяного дракона ляги. Ты испугалась? Да, опасные звери. И неприятные на вид. Тогда меня спас один из ларв башни Ветус Туррис 6 6 Ларвы. Ошибочное название, данное в древности, как часто бывает, приживается. Но они не обижаются. Полупрозрачные, напоминающие человека, хладнокровные обитатели башни Ветус Туррис. Опасные, но предсказуемые. Отвечают на добродушие или первые чувства мечтателей ярким разноцветным свечением. Ларва не отбрасывает тени, но разноцветные рефлексы. Предмет этюдов и упражнений юных каэнглумских художников. Ветус Туррис – самое высокое сооружение в Каэнглуме. Масштаб деталей позволяет предположить, что башня построена людьми несколько более высокими, чем нынешние жители города: многие проемы и окна башни застроены одноэтажным и двухэтажным жильем. К ступеням сохранившихся лестниц добавлены по две-три современных для удобства. Со многих ракурсов башня напоминает просто скалу. С нескольких сторон башня застроена домами и полезными сооружениями. Предназначение башни является предметом изучения и домыслов. А также шуток: считается, что все сказки о «маленьком народце» придумали первые обитатели этих мест – гиганты, прямые потомки «той самой семьи, коей было дано обетование при радуге», когда часть людей уже мельчала и селилась рядом. . Каэнглум ограничивает любопытство. Если упорно искать границу города, можно найти и перейти, но трудно вернуться назад».

Любке проходил под арками подземных мостов Николя Фисетто. Николя создал их для… воды. Канал протекал по прозрачному ложу, изготовленному капштадтскими стеклодувами. Замковые камни – хрусталь. Там, где канал был вплотную обстроен, где балконы зданий смыкались над каналом, вода текла по витражу с изображениями перспективы домов, стоящих наверху. Любке сел в кафе «Под миртовым мостом», попросил чаю в прозрачном стакане. Ел булочку, пил чай, смотрел вверх. При свете фонарей цветные картины переливались, играли красками, вода была прозрачна; здесь течение было быстрое. Вот один балкон чуть касается другого, а вот они «срослись»; соседи – юноша и девушка наконец-то поженились. «Когда создавали витражные картины, балконы вот этих домов не соединялись. В витраже были изображены влюбленные, они тянулись друг к другу над водой. Интересно посмотреть на дома теперь». В солнечный день или лунную ночь вид сверху проглядывал сквозь изображения. Зеркальный пол струился под ногами…

Поднялся на поверхность у перекрестка Пяти Улиц. Вот цветочный магазин, бакалейная лавка и рассыльная контора Димитра Мендоса. Маленький книжный магазин. И очень старая гостиница «Тетушка Мима». «Мы можем остановиться и пожить у Мимы. Она гостеприимна и прекрасно готовит. Ее часто приглашали в Вышгород. Не знаю, как сейчас. Кафе на стрелке, разделяющее своей площадкой брусчатую улицу надвое. Кафе того времени, когда с „Темерариса“ сгрузили первые мешки с кофе». «Кафе Сольво» с крытой полуротондой для маленького оркестра на самом острие мыса. Любке узнал Длинного Сольво. В том же, до пят, военном пальто с гражданскими пуговицами и, как всегда, распахнутом. Любке не стал подходить, но остановился посмотреть, как Сольво лепит из снега музыкантов. Потом покроет льдом.

Поздний вечер, но все работало. «Ты говоришь, что хозяева не хотят закрываться в такое хорошее время? Да. Приятно сидеть в теплых золотых помещениях, глядя в окно на падающий снег. Радуясь редкому заснеженному посетителю, доброжелательно поглядывать, как гость долго сбивает снег в ярко освещенном застекленном тамбуре. Старые радужные стекла. Тебе не кажется, что в старинных рамах они выглядят многоцветными витражами?»

Навстречу шли трое. Высокий мужчина, одетый не совсем по-зимнему. В очень осеннем плаще и такой же шляпе, на полях которой успел собраться снег. Женщина, укутанная в теплую капштадтскую шаль, зеленую с синим, вытканную серебряными рыбками. И девушка. Она кружилась вокруг взрослых и пела песенку о снеге, о колоколах и подарках. Взрослые, смеясь, подхватывали. «Не дочь, скорее племянница». Проходя мимо, он отвернулся, но успел заметить – женщина внимательно посмотрела на него.

– Коста, я увидела…

– Да, Аннике?

– Когда я училась в Старом лицее, к нам приходили дружить мальчишки из вышгородской гимназии. Такой удивительный мальчик, юноша. Он был возраста Овит, из старших классов.

– Чем он был необычен?

– Он… был очень бел и с красными, нет, алыми глазами, цвета тех роз, которые ты для меня вырастил.

Коста оглянулся, но никого не увидел.

– Всегда задумчив, если не печален. Крупен и высок. Овит говорила, что он любит потайные ходы, кладбища, самые глубокие подземелья Ветус Туррис.

– Ты узнала его в прохожем?

– Мне показалось. Его не было видно… давно. Он вернулся с последней войны, немного жил в городе и опять куда-то уходил.

Коста засмеялся:

– С последней войны… Удивительно играет время в Каэнглуме.

Девушка спросила:

– Вы весело встревожены. Опять пропустила начало истории?

– Вот не знаю, Дори, начало или нет, но история вполне может начаться.

НАВРАП

– Вот и форт. Милитаристы комолые. Далее гавани, причалы. Видны как на ладони. Где моя «Инсоленция»? В разлете… Не берегут тебя, моя златосеребряная. Не заботятся о тебе, мечта моих стапелей, которых у меня и нету… Безместное детство – колыбель смуты и темной перспективы… О, старая калоша «Фидуцей» в доке! Раз, два… четырепять. Все мачты на месте. Осыпавшийся еловый лес… Бурелом. Что взять с этого жуткого многоэтажного монстра? Разве что пушки чистый поликсен с Дальних островов. Говорят, у старого князя Акселя яхта блещее, чем «Инсоленция», мое златосеребряное вожделение! Врут. Кто может сравниться с тобой? И смотреть не буду на ту аксиальную полулайбу, чтобы не портить зрение и возвышенный аппетит. Янтарный полуостров. Почему «полу»? Все у них не так, все наполовину. Как хочется перепахать эти янтарные рощи. Зарыться в солнечных брызгах!