Алексей Лужков - В шаге от бездны. Том 1

– Хорош гусь! И какой день пьем?

Юноша растопырил пять грязных, мозолистых пальцев.

– Не так уж и много, – горбун подошел к нему поближе. Его неестественно желтые глаза ярко сверкнули, – а выглядишь так, будто год со дна стакана не вылезаешь.

Демонстративно принюхавшись, он продолжил:

– Или со дна клозета.

– Пять месяцев, – объяснил парень, сдерживая отрыжку. – Эй, дядя, че те надо?

Горбун тоненько захихикал. Заросшая черными, курчавыми волосами голова мелко затряслась. Продетые в уши кольца негромко забренчали.

– Эт не мне надо. Видеть тебя хочет один очень хороший человек, парень.

– Правда? А он нальет?

– По края. В раз запоешь.

Детины обступили пьянчугу. Он, в свою очередь, медленно оглядел обоих:

– О, какие большие, – пробормотал юноша и завалился на одного из них. Тот брезгливо оттолкнул молодого человека, и он с разгона налетел на здоровяка с факелом. Ловким, отточенным движением, пьяница выхватил из плаща кинжал и воткнул его в глотку верзилы. Со свистом захрипев, тот схватился за рану. Сквозь толстые пальцы потекли черные струи. Оброненный факел упал в зловонную лужу и громко зашипел.

– Держи его! – завизжал горбун. – Уходит!

Выхватив из-за пояса дубинку, горбун бросился на не в меру прыткого молодого человека. Извернувшись, как змея, юноша замахнулся кинжалом. Калека отпрыгнул, показав завидную для своего искореженного тела сноровку.

– Хер ли ты стоишь?! – крикнул он остолбеневшему, и теперь единственному помощнику. – Лови гада!

Заросший рыжими волосами и твердый, как скала, кулак врезался в ухо юноши. Со стоном он повалился на разбитую мостовую, с тяжелым стуком ударившись головой о булыжник. Из раны на затылке прыснула кровь, смачивая и без того влажные волосы.

– Сука какая, – заметил горбун, наклоняясь над поверженным парнем. – Топора замочил, падла. Ну, ничего, король из него душу вынет.

От души пнув юношу по ребрам, горбун прорычал своему дюжему помощнику:

– Вяжи этого мудака! Или так и будешь яйца мять?!

– Жалко, Питти.

– Студень, лучше заткнись и делай дело. Твой брательник оказался еще большим дебилом, чем я думал. Позволил себя убить какому-то пацану.

Студень всхлипнул, но промолчал. Наклонившись над юношей, он извлек из-за пазухи веревку и начал вязать руки пленника. Парень громко застонал.

– Убью, суку, – глотая слезы, промычал Студень.

– Обязательно убьешь, сынок, – подтвердил горбун. – Лично попрошу короля отдать ублюдка тебе, как он с ним закончит.

– Спасибо, Шандор! Я этому сученку устрою, – верзила указал на труп брата. – А Питти?

– Пришлю за ним ребят. Главное все побыстрее обстряпать, не то брательника твоего в суп пустят.

Связав конечности юноши, Студень взвалил его на плечо. Бросив труп Топора, подозрительная парочка вышла из переулка и растворилась среди обитателей Старого города. Безмолвный, бледный месяц смотрел им в след, оставаясь вечным соучастником ночных преступлений.

В знаменитой на весь город «Дыре» кипели нешуточные страсти. Дыра или, как говорили недоброжелатели, «Сральник», была вечно пьяной отдушиной для веселого люда. С виду неказистое двухэтажное здание, такое же обшарпанное, как и все остальные дома Старого города, уходило под землю на три дополнительных уровня. Тут имелся кабак, бордель, игорный дом, театр и даже бойцовская яма. В полумраке душных залов, провонявших вином, горелым мясом и потом, бесились гости подземного мира. Они пили, играли в долдона, сношались и затевали кровавые драки. За всей этой вакханалией следили цыгане, вот уже сотню лет владевшие знаменитым трактиром. Они присматривали за порядком, принимали ставки на кулачных боях, следили за соблюдением правил игры в карты и кости. Посетители Дыры знали, что на нижнем уровне подземных владений расположено логово банды цыган, где смуглолицые выходцы из южных земель вершили дела преступного мира.

Сегодня ночью в Дыре было еще жарче, чем обычно. В бойцовской яме, огороженной заостренными кольями, проходил чемпионский поединок. Пьяная толпа выла и ревела, наблюдая за тем, как два могучих противника в ярости крушили друг другу заплывшие, окровавленные рожи. В прокуренном зале, где сизый дым от трубок, казалось, мог удержать меч, собрался весь цвет Старого города. Бандиты, заядлые игроки, купцы и контрабандисты бешенными, слезящимися глазами следили за жестокой дракой, устроенной претендентами на титул. Брызгая слюной, они яростно болели за своих любимцев, выкрикивали оскорбления в адрес соперника. Потрясая кружками, самые активные горлопаны переходили от слов к делу, и в душном полумраке подземелья вспыхивали потасовки. Цыгане старались растаскивать драчунов, но в такой тесноте было трудно навести порядок.

Бой на арене подходил к концу. Один из бойцов – белокурый северянин в исподнем – нанес своему врагу сокрушительный удар в челюсть. Смуглолицый цыган пошатнулся, но устоял. Вцепившись в своего противника, он старался отдышаться от пропущенного удара. Зажатый северянин изо всех сил обрабатывал корпус соперника. Чувствуя, что его потуги не наносят цыгану вреда, северянин извернулся, вырвался из клинча и врезался в нос противника твердым, как стена, лбом. Зрители взревели. Цыган, путаясь в ногах, стал отступать, кое-как прикрываясь от обрушившейся на него серии. Белокурый, издав жуткий боевой клич, словно забойщик на бойне вколачивал в голову соперника чудовищные по силе прямые. Цыган уже не защищался. Ноги его подкосились, заплывшие синяками глаза помутнели, и он рухнул на залитый кровью деревянный настил. Северянин в приступе боевого безумия прыгнул на него сверху. Кулаки с невероятной скоростью мелькали в воздухе, выбивая дух из поверженного врага. На губах белокурого бойца выступила пена. Рыча, он планомерно превращал лицо цыгана в кровавый фарш. Нос побежденного, переломанный и искалеченный, стал напоминать безобразный холм. Губы опухли, глаза окончательно скрылись за раздутыми черными веками. Кровь, равномерным слоем заливала лицо избитого южанина, и от каждого удара она, хлюпая, брызгала на присыпанный песком настил.

– Торвальд! – заорал белокурый, поднимаясь над телом искалеченного противника.

– Добей его! – крикнули с балкона, где стояли бандиты в зеленых платках. – Убей, ублюдка, Торвальд!

Грудь цыгана едва вздымалась в слабых попытках вдохнуть спертого, горячего воздуха. Утерев пену, Торвальд воздел правую руку. Толпа истерично взвыла. Из зала на арену вылетела тяжелая дубина, и с грохотом отскочила от пола к ногам победителя. Белокурый поднял ее, крутанул в руке и, широко расставив ноги, занес дубину над головой. Рукоять норовила выскользнуть из потных ладоней северянина, но он крепко держал в руках орудие смерти.