Юлия Март - Почти как в сказке

– Вы укрываете у себя беглых греков?

Язык Мурата словно прилип к гортани. Где сейчас Анна? Если они спрашивают – значит, не нашли её. Только бы она оставалась там, где сейчас, и не заходила в общий зал!

Мурат взял себя в руки и силой преодолел последние две ступеньки.

– Вы из полиции?

– Мы слуги правосудия.

Мать Мурата зашипела на балконе, как разъяренная кошка, Анна от неожиданности вздрогнула и обернулась на звук. Пожилая женщина молча оттопырила четыре пальца, затем указала перстом на Анну и провела ладонью другой руки по горлу. Анна всё поняла. Изменилась в лице и незаметной тенью выскользнула через сад на улицу. Не помня себя, побежала к марине, где ждали лодка, Агапи, друзья и неизвестная жизнь. Но всё-таки жизнь.

В саду рассерженно зашипела кошка. Резкий звук прервал затянувшуюся паузу, заземлив электричество в воздухе.

Четверо хмурых мужчин разделились. Двое со скучающим видом начали ходить по таверне, двое продолжали беседовать с Муратом.

Где Анна? Она должна быть всё ещё в доме, нельзя пускать их туда!

– Что за вещи у вас стоят?

– Кто-то из жильцов съезжает.

– Мы поднимемся наверх.

– Если вы не из полиции, то не имеете права обыскивать комнаты.

Самый пожилой мужчина хмуро глянул на Мурата:

– Твоя мать турчанка, а отец?

По лестнице, с трудом передвигаясь даже с помощницей, спустилась пожилая женщина.

– Идите. Мы турки. И мы не будем мешать правосудию.

Мурат кинул на мать взгляд, полный огня.

Двое мужчин поднялись в комнаты, один встал в дверях, второй вышел в сад.

Внутри Мурата словно что-то оборвалось, но мать подошла к сыну ближе и громко произнесла:

– Дай им время, – и добавила на грани слышимости: – уплыть.

А вот теперь пора представиться и мне. Меня зовут Георго, мне 33 года, и я много путешествую: собираю народные песни, старые фотографии и истории.

Эта таверна привлекла меня тёплым желтым светом бумажных фонариков, привязанных к деревянным перилам веранды, вынесенной почти на самый пляж.

Я сел за столик глубоко внутри таверны, рядом со стеной, на которой висели старые фотографии. Пока несли заказ, я рассматривал их и, видимо, чем-то приглянулся хозяину, если он спросил разрешения подсесть ко мне со стаканчиком разбавленного водой узо.

– Нетипичный напиток для турка, – так я ему сказал с улыбкой.

Он грустно улыбнулся в ответ:

– Каждый вечер примерно в одно и то же время я сажусь за этот столик, смотрю на фотографии и отпиваю немного узо в память об одной гречанке. Обычно сюда никто не садится, но сегодня сели вы, вот я и напросился в вашу компанию… Не хочу изменять традиции.

– Я заметил фотографию на стене: она отличается от других… Это та самая гречанка?

– Да, она. Единственное, что у меня осталось в память о ней.

– А что с ней случилось?

– Надеюсь, она уплыла из Трапезунда вместе с друзьями. Знаете, это было в тот самый, чёрный, период в истории города, в последний год преследования греков. До сих пор ещё мы ощущаем последствия, хотя прошло уже больше тридцати лет.

– И вы до сих пор помните её?

– Каждый день. Она стала последней и единственной любовью всей моей жизни.

– Почему же вы не уплыли вместе с ней?

Хозяин таверны пригубил узо и после паузы ответил:

– Так сложилось. В вашем возрасте, юноша, кажется, что мы имеем полный контроль над обстоятельствами, но это иллюзия: обстоятельства имеют полный контроль над нами. Я не мог поступить иначе, хотя потом много лет жалел о собственном выборе: мы жили и вели хозяйство вдвоем с матерью, а мать тогда была в преклонном возрасте, и я не мог оставить её одну. Её и таверну. Впрочем, ситуация сложилась так, что я и не успел ничего выбрать: Анну искали, ей нужно было бежать. Даже её вещи остались у меня.

– А сейчас?

– Что сейчас?

– Если бы вам предоставили выбор сейчас, уплыть к Анне или остаться, что бы вы выбрали?

– Я даже не знаю, жива ли она и где.

– А если бы знали?

Хозяин замолчал, поднял глаза на фото:

– Сейчас мне почти семьдесят, и меня здесь ничего не держит: мать умерла двадцать лет назад, а ни женой, ни наследниками я так и не обзавёлся. Таверна – это единственное, что осталось у меня в этой жизни. Но моя жизнь больше похожа на музей с застывшими картинками: воспоминаниями и несбывшимися мечтами.

И тогда я решил, что пора, и достал из рюкзака письмо.

– Вас ведь зовут Мурат? Я не нашёл на берегу иной таверны с желтыми фонариками на веранде, – я протянул ему письмо.

Хозяин таверны кивнул. С плохо скрываемым недоумением он переводил взгляд с моего лица на письмо и обратно.

– Это вам. Думаю, вы узнаете автора. Прочитайте при мне, меня попросили дождаться ответа, если я найду и встречу вас.

Мурат взял письмо, развернул и начал читать. Я видел, как задрожали его руки, губы, а глаза увлажнились. Пару раз он отвлекался от чтения, чтобы быстрым движением потереть переносицу сложенными в щепотку пальцами, незаметно убрав выступившие слезы.

Мне хотелось оставить его одного, но нужно было дождаться ответа. Наконец, он закончил и посмотрел на меня, но как будто насквозь.

– Я отплываю в Америку из Трапезунда через пару дней. Если вы решитесь, то вот билет: купил его на всякий случай, чтобы точно нашлось место. А то хоть с окончания Второй Мировой и прошло семь лет, а, говорят, с билетами до сих пор напряженка, особенно в сезон. Но меня просили получить ваш ответ…

Мурат словно очнулся.

– Я еду. Конечно, я еду!

В пригороде Нью-Йорка осень наступает в сентябре. И хотя ещё довольно тепло, деревья меняют зелёный цвет на желтый и багряный, а дожди напоминают о том, что климат здесь совсем не средиземноморский.

Я подвёл Мурата к красивому богатому дому. Анна работала в саду, ухаживала за цветами.

Длинное путешествие измотало пожилого мужчину, но, как только он увидел Анну, словно помолодел. Стоял возле ограды, не решаясь войти, застенчиво поставив впереди себя старый дорожный чемодан, которому на вид было лет пятьдесят, не меньше.

Анна заметила Мурата сама и тоже застыла, держа в руках совочек для работы в саду. Потом взяла себя в руки и подошла к нам.

– Ты всё-таки приехал, – сказала, как ни в чем не бывало, но на последнем слове голос дрогнул.

У Мурата выступили слезы, но он сморгнул их и с деланной беззаботностью произнёс:

– Ты же свой чемодан забыла. Вот. Вернул. Хорошего гонца прислала, он меня разыскал.

Анна тепло улыбнулась:

– Это изначально была его идея.

Мурат с недоумением посмотрел на меня. Анна перехватила взгляд:

– Так он тебе не сказал?..

– О чем?

Но Анна промолчала.

– У тебя очень красивый дом. Надеюсь, муж не будет против, если я войду.

– Мужа нет. Да и Америка свободная страна, тут не будут шушукаться о том, кто приехал в гости к пожилой матери двух взрослых детей.