Роман Корнеев - Боги Иторы

Ксанд поймал себя на том, что, свесившись по пояс из окна, он что-то кричит, размахивает мечом… острая боль в подреберье заставила его слишком поздно осознать ошибку. Внутреннее зрение тотчас погасло, вернув миру его обычные серые краски. Потом его покинуло и сознание.

Иногда ей становилось хуже, она металась, стонала, её дыхание срывалось на бессильный хрип, лоб покрывался липкой испариной, ладони вцеплялись друг в друга, кожа приобретала неживой зеленоватый оттенок.

Борьба с недугом изводила её, отнимала последние силы, он же не мог ей ничем помочь. В такие мгновения ему оставалось лишь следить за ней из другого угла пещеры, следить насколько пристально, насколько ему позволяли природные способности.

Время от времени нужно было подняться, пройти в глубину пещеры, где журчала чистая ключевая вода, набрать в большой кувшин с высоким горлышком, потом – осторожно, как бы не навредить – обтереть ей лицо влажным полотенцем, смочить губы, чтобы несколько капель целебной влаги сумели проскользнуть к горящему языку. Приступ жестокого кашля, который за этим следовал, было невозможно слушать. Казалось, девушку выворачивает наизнанку, так стремилось её тело избавиться от бремени. Помочь ей в этой борьбе было невозможно, он прекрасно это знал, но ничего не мог с собой поделать, быть в её мучениях сторонним безразличным наблюдателем он не был способен.

Его черёд начинался гораздо позже, когда, раз от раза, приступы ослаблялись, судороги больше не изменяли до неузнаваемости её лицо, а ладони покойно располагались на груди. Именно тогда начинали оттаивать скрученные в агонии нервные окончания, оживали мышцы, бурая нездоровая кровь толчками начинала пробиваться через сеть сосудов. Она оживала и, тем самым, открывала своё сознание пьянящей волне боли.

Так её тело вновь праздновало собственную жизнь, хмельное и стенающее от осознания этого факта. Шок отходил, и она начинала сначала лишь тихо выть, потом всё громче, громче, громче! Её крик срывался на бесноватое шипение, глаза выкатывались, не видя ничего, кроме заливающего всё океана боли. Именно тут он приступал к делу, его главный талант давал такую возможность. Спасти человека не от смерти, но от страданий. Бессмысленных и от этого не менее страшных.

Его песни не умели врачевать раны. Но они приносили избавление.

Ксанд медленно, напряжённо ворочал головой, ощущение было такое, словно в самое основание черепа насыпали пригоршню крупного речного песка. Такая боль могла свести с ума, однако если он хотел вернуть хоть какое-то соображение о собственном местоположении, нужно для начала хотя бы попытаться разогнать предательскую мглу перед глазами.

Рядом раздались шаги. Словно тяжелыми коваными подошвами по деревянному полу.

– Ксанд, у вас невероятная способность попадать в переделки, но в этот раз вам повезло.

Лострин, его хранитель и давний товарищ по странствиям. Это он должен был доставить нужные Ксанду предметы в этот злосчастный городок. Это его выследили враги, это на него, как на живца, должны были поймать и самого Ксанда. Однако бродяга, оказывается, жив!

Ксанд разлепил губы, припал к заботливо поднесённому кувшину. Вода была ледяная, невероятно вкусная.

Постепенно вернулось зрение, сквозь пелену и мельтешение чёрных пятен Ксанду удалось разглядеть, что он лежит на какой-то кушетке в неизвестном помещении, раны его перебинтованы, и даже на колено наложена целебная мазь.

– Падая, расшиблись, иначе всё было бы гораздо лучше… лежите, я вам сказал. Бард, вы куда-то собрались?

– Где мой свёрток? – Ксанд повалился обратно на кровать, силы были ещё не те. – Где моя лизанна?

– Да тут, тут… не беспокойтесь. Вот.

Ладонь Ксанда осторожно подняли и положили на мягкую ткань, под которой явственно ощущались мелкие твёрдые предметы – перстни, камни… его богатство, которое так долго ждало своего хозяина. Тут же, рядом, прислонёнными к ложу стояли его посох и лизанна – в добром, бормочьей кожи чехле. Хорошо.

– Что случилось, почему…

– Да я только успел с хозяевами переговорить, про вас расспросить, как тут же эти явились. Я неладное давно чувствовал, в дороге ещё, так что даже не стал за грузом возвращаться – сразу двинул к ближайшему посту дружины. А солдатики уж не сплоховали – почти всех успели положить, разве что человечка три упустили. Вот только с вами беда… стоило оно того, в бучу лезть?

– Стоило, стоило. Я чувствовал, где лежат артефакты, ты ж за ними не стал возвращаться… выбора у меня не было. Вот что… у опушки лошадь меня дожидается. Ты её найди, да отведи к хозяину на хутор, было слово дано – её вернуть. Это тут недалеко, вверх по дороге… и вот что. Закончишь с этим делом – не останавливаясь направляйся на север к харудам. Лострин, ты понял?

Хранитель издал едва слышный звук, потоптался на месте и только потом решился спросить:

– Ксанд, я вас знаю много лет, мы побывали в стольких переделках, я стал вашим хранителем, и вот теперь, когда вам так нужен близкий друг, товарищ, когда впереди могут понадобиться все силы, которые только доступны нам в этой жизни, вы прогоняете меня?!

Ксанд открыл глаза, поднялся на постели, хмуро уставился на глупого мальчишку.

– Ты ничего не понимаешь… всё тот же, застрял в своём детстве, где сказки про добрых Богов и всемогущих героев. Не так всё… этот мир смертельно опасен для Игроков, даже для лучших из нас. Но он трижды опасен для тех, кто вызвался нам помогать. Ты силён, не спорю. Ты молод и горяч. Это хорошо.

Ксанд нахмурился и отогнал мелькнувшую перед глазами картину.

– Плохо то, что ты – не Игрок. В тебе нет зова Устья, как мне это ни прискорбно. Вот что случилось: кто-то из Сильных разглядел тебя в толпе, несмотря на все мои усилия. И тут же решил изловить меня, используя свёрток как наживку. То, что это им не удалось – наше счастье, а оно не безгранично.

– Но, Ксанд…

– Никаких «но». Ты сильный воин, тебе будут рады везде, где нужен добрый клинок, и харуды тебя примут по моему слову, стоит тебе найти одного из алрих . Однако тебе не устоять против Богов. И чем ближе ты ко мне – тем большую опасность для нас обоих эта близость представляет. Понял?