Роман Корнеев - Боги Иторы

– А как же ваша наука… вы больше не сможете меня учить игре в камни…

– Ты уже отлично знаешь свою роль в этом мире. Маленький, опасный, колючий осколок горного хрусталя не должен показываться в центре доски даже на два хода, иначе он будет неминуемо проглочен любым из десятка враждующих сторон. Держись с краю, Лострин, пережди драку, иначе погибнешь ни за грош. Шутки, друг мой, отныне закончились.

Разговор этот неприятный, вопреки желаниям Ксанда, продолжался до самого заката. Но даже отправляя хмурого хранителя восвояси, бард не мог избавиться от мрачных предчувствий. Лострин, конечно, с ним согласился, но что-то он себе такое нехорошее замыслил… ой, выкинет ещё что.

Однако делать было нечего, он и так задержался. Провожать его вышло, почитай, всё уцелевшее мужское население Лино, дали коня, денег в дорогу, кой-каких припасов взамест утерянных. Ксанд пристроил за спину свою верную лизанну, приторочил походный мешок и верный посох к седлу, у бедра теперь покачивался припасённый Лострином ручник славной работы мастеров далёкого южного племени. Содержимое свёртка перекочевало на фаланги пальцев, запястья, шею, покрыв его ровным слоем сверкающей брони. Пусть она видна только его внутреннему зрению, но кое-кому теперь следует его опасаться. Игроки и сами многого стоят, но именно их редчайшие коллекции артефактов со всей Иторы делают порой вовсе незаметный постороннему глазу дар могучим оружием.

Когда Ксанд отправлялся, раны ещё беспокоили, однако он не стал поддаваться слабости. Его дорожный плащ мелькнул в воротах Лино и скрылся в подступающей тьме.

Снова скачка сквозь ночь, снова топот копыт и шальные мысли в голове. Нужно было составить кой-какие планы на будущее. Эта немая, обезличенная охота, что началась, чувствовал бард, на него самого, раньше была лишь лихой возможностью для старушки-судьбы. Вероятностью, питаемой в келейных беседах и праздных размышлениях ушедшего на покой Игрока. Сейчас она стала реальной – повязки на его свежих ранах говорили об этом лучше всяких слов. Кто из Сильных Иторы стоит за событиями в Лино, Ксанд выяснить нынче не смог, его противники предпочитали играть чужими костями. «Или на чужих костях», – подумал он. Жутковатый каламбур.

Истрата, Додт, Ксер… с этими дело имел, еле ноги унёс. О последнем, правда, с некоторых пор – ни слуху, ни духу. Возможно, всё-таки оцарапал бессмертную душонку чей-то острый ножичек, а может, тот просто затаился, попивает дымок курительный свой, отлёживается, планы строит. Этот, точнее слуги его – страшные люди.

А может, и правда – так, случаем, испробовали старые знакомцы знаменитого барда на зуб. Авось попадётся старик… Нет.

Что бы ни говорил он своему хранителю Лострину, тот был великолепным бойцом и прирождённым разведчиком, иначе никогда не доверил бы ему Ксанд, повидавший всякое в жизни, свои сокровища. И взять след такого человека, да ещё снабжённого чужим, но достаточно сильным магическим арсеналом, было весьма непросто. Особенно с помощью Сил.

Клин клином вышибают только в деревенских поговорках. А тут… правду говорили слова, оброненные меж восьмерыми под сенью заброшенной часовни.

Ксанд затянул посильнее перевязь лизанны и лишний раз пришпорил лошадь.

Путь от границ Загорья до древней столицы Восточной Тиссали города Милона занял у него два дня. За это время он был вынужден целых три раза останавливаться на краткий отдых в придорожных тавернах. Раны на привыкшем к походной жизни сильном теле заживали быстро, но всё-таки беспокоили. Ксанд пару часов отлёживался, продолжая сквозь чуткий сон вслушиваться в окружающий мир, потом с аппетитом съедал всё, что мог предложить хозяин, благодарил его за угощение, менял лошадь и снова отправлялся в путь. Кем бы ни были эти рыщущие в поисках Игрока тени, им стоило пытаться его обогнать лишь одвуконь, да и то – поди проделай это незаметно для глаз местных дружинников, привычно бдивших на сторожевых вышках, мимо них толпа конных проскользнуть бы не смогла. Тиссали ещё помнила недавние набеги северных степняков, их страшные луки и боевые кистени, так что ставить под сомнение степень готовности дозорных не приходилось.

Добравшись до стан стольного града, бард въехал в южные ворота, лишь изрядно расспросив дородного сотника, жевавшего коренье таббы под лёгким деревянным навесом невдалеке от будки таможенного писаря. Нет, никаких чужаков тут не видели, даже разбойнички что-то в последнее время шалить перестали. Да, Пресветлый нынче в городе, где ж ему ещё быть. Следит и наставляет, как водится. А бумаги, мил человек, у тебя в порядке? Ну, так проезжай, не задерживай.

Узкие, стеленные дранкой чавкающие боковые улочки, зажатые между высокими глухими каменными стенами домов, напомнили Ксанду давешнее происшествие в Лино, отнюдь не улучшив его настроение. Прав ли он был, решив заглянуть по дороге на запад к Пресветлому в серебряные хоромы? С одной стороны, конечно, дела Игроков должны оставаться сокрытыми, но с другой… мог и погибнуть по небрежности. Теперь же он чувствовал необходимость заручиться чем-то более надёжным, чем собственное везение. Игра становилась грубой, и Серому Камню требовалось прикрытие.

Размышляя на эту тему, бард добрался к самому подножию длинной лестничной анфилады, что вела на вершину холма, ставшего некогда фундаментом Белой цитадели Пресветлого Князя. Нижние ступени занимала полудюжина скучающих гридей из числа гвардии Его Высочества, странно, раньше такой осторожности наш многомудрый не проявлял. Вот и стрелки́ скорчились в своих каморках на самом верху. Различить их с такого расстояния было нелегко даже его, Ксанда, внутреннему зрению. Эти ребятки могут уложить на мрамор любого, кто попробует без надлежащего разрешения проникнуть во внутренние покои дворца. Что ж.

Гибкий молодой десятник хмуро покосился на барда, оставшегося в седле, показным жестом поправил эфес своего широкого меча, что бы более пригоден для конного, нежели для пешего боя, подошёл.

– Что тебе угодно, добрый человек, не праздное ли любопытство привело в дверям Пресветлого Князя?

– Не праздное, увы, не праздное, – Ксанд ловким движением соскользнул на мостовую, их взгляды оказались вровень друг с другом. Секунду молча смотрели они друг на друга, после чего Ксанд сделал шаг назад, галантно поклонившись – парнишка хорошо держал взгляд. – Передайте, юноша, своим набольшим, что на приём к Пресветлому явился сам Ксанд Тиссалийский, сын Птора, бард, известный своим искусством пения и декламации далеко за пределами Тиссали.

Надо отдать десятнику должное, пустое бахвальство он принимал вполне естественным образом, как истинно человеческое качество.