Наталья Морозова - На перепутье миров

– Мы не любопытны, – заявил нам при первой встрече Глава администрации. Вот и понимай как хочешь – или не любопытны в значении «не любознательны», либо «не представляющие интереса».

Я чувствую только одно: бесконечную усталость. Не говорю друзьям, но хочется, чтоб всё побыстрее закончилось. Так или иначе. Хорошо, что рядом – Мад. Он со своим понятием армейской дисциплины не даёт нам расслабиться и предаться отчаянию. Иначе мы бы уже погибли. Я бы погиб – уж точно.

Особенно тяжело ночью, когда ничто не мешает приходить призракам. И они являются. Те, кто погиб мучительной смертью – я ведь даже не знаю, как они умерли. Плакала ли моя девочка, звала ли меня? А жена – наверное, до последнего надеялась, что вот-вот я приду, примчусь, спасу. Но я думал, что вот – определюсь с ситуацией. Вот пристрою всех раненых. Долг превыше всего, для меня это не пустой звук. Вот освобожусь – и вывезу моих девочек в безопасное место. Успею, здесь недалеко, всего несколько кварталов до моего дома, думал я. И что мне делать теперь? Я не спас никого.

Почему я ещё жив? Потому что помню слова отца: «Самоубийство – для слабаков. Проживай свою жизнь, как бы тяжела она не была».

Биологически я жив, да. Но внутри умер – ещё там, на погибающей Земле, когда сквозь пластину хлипкого скафандра я увидел страшное чёрное небо и в нём – огромное, пылающее Солнце.

Флинт

Век бы не видеть эту надоевшую физиономию. Я говорю ему:

– Есть у тебя хоть что-то съедобное, железяка? Кроме этой гадости?

А он талдычит одно и то же:

– В пасте серона достаточно белков, жиров и углеводов…

Хотел бы я видеть этого серона. Что за зверь такой. Им-то, может, и вкусно. Кто их знает, местных.

Больше всего раздражает, что эти чудики формы не имеют. Точнее, копируют форму того, с кем в данный момент общаются. Я вот сейчас разговариваю с копией меня. Бесит невероятно. Я что, вот так же поминутно сплёвываю на пол и шмыгаю носом? Фигня полная.

После завтрака вышли в зал – ну как зал, не знаю как назвать. Машинально пересчитал всех – тридцать шесть, прикинь! Вчера ещё было тридцать восемь, а до этого – сорок. Куда народ пропадает? Зора спрашиваю – молчит. Кван периодически появляется, но с ней говорить бесполезно. Робот – он и есть робот. Делает вид, что не слышит. От её кошки, которая на самом деле – вспомогательный механизм, толку, наверное, больше. И вот эта неопределённость больше всего гнетёт. И ещё Зор. Что- то он совсем скис.

Вчера к нам обратились с речью хозяева. Стоит посреди зала, значит, важный такой хмырь. Усреднённый такой мужик. Наверное, голограмма – периодически он как- то странно дёргается и колышется.

– Земляне, – обращается он к нам. Как они так быстро умудряются нашу речь синтезировать, не понимаю.

– Земляне! Мы определились с вашим статусом, – сообщает напыщенный. Вот радости-то, думаю. Определились они. Задницей уже чую – ничего хорошего эта определенность нам не даст.

Остальные тоже подобрались. До этого трое суток жрали и спали. Ну как жрали – паста неопределенная какая-то вместо еды. А сон вполглаза. Понятно же, что хорошего будет мало при любом раскладе.

– Вам присвоен статус материала для исследований. Вы полностью поступаете в распоряжение отдела обороны. На вашем биоматериале возможно вырастить перспективные виды зоощитов…

Может быть, он иначе выразился, да услышал я именно так. То есть все наши мучения вот здесь так и закончатся, на этой планете, которую я и не видел, и до недавнего времени не знал, что она есть!

Не знаю, что бы я сделал, если б не Зор. Он вышел вперёд. Встал прямо перед этой голограммой. И равнодушно сказал:

– Мы не согласны. По законам нашей планеты жизнь человека священна. И распоряжается ей только он сам.

– У меня другие сведения, – чертов надутый болван на секунду запнулся, – по материалам, предоставленным агентом Кван…

– Агент Кван собирала сведения до катастрофы, сейчас всё человечество – это мы. И у нас свои законы.

Честно скажу, в этот момент у меня в глазах защипало. Если выживу, когда-нибудь я захочу стать таким, как этот чертов Зор. Стоит такой тонкий, прямой. Бесстрашный. И талдычит своё от имени человечества. А всё человечество – тридцать шесть измождённых особей.

– Правильно, бро! – говорю я Зору. И встаю рядом. И говорю прямо в жирную рожу голографического генерала или кто он там:

– Мы не согласны. Мы, блядь, вам не мясо на опыты.

Голографический озадачен. Видимо, на этот случай инструкций не имелось.

– И передайте руководству, – добивает Зор, – что от живых от нас пользы намного больше, чем от мёртвых. Например, мы можем работать в дальней разведке наравне с роботами.

– Исключено, – говорит голографический, – ваш диапазон существования так узок, что нет смысла даже рассматривать такую возможность.

– Спросите Кван. Спросите. Она расскажет про земные исследования космоса. Про то, как люди придумали защиту для своих несовершенных тел – спросите её. Вы ведь ничего не теряете…

– Робот Кван, модификация шесть-девять, находится на профилактических работах, – задумчиво говорит голографический, – но вероятность того, что совет пересмотрит ваш статус, крайне мала. Советую принять наше решение.

– Советую засунуть такое решение себе в глотку! Ежиная задница, – ору я, – напыщенная ежиная задница!

Я просто из себя выхожу. За последний месяц я чуть не сдох на умирающей планете; меня сжигали под свирепым искусственным солнцем на полях датчиков, выдаивая информацию; чуть не захлебнулся в Промежуточном мире; впервые в истории прошёл через портал. А теперь меня собираются пустить на опыты. Меня и ещё три десятка человек.

Ну уж нет. Я не согласен. Я не хочу. И говорю Зору: – Ты как хочешь. А я думаю, отсюда пора линять.

Впрочем, вся наша жизнь последнее время состоит из того, что мы выбираемся из какой-нибудь жопы.

_________________

*стихотворение С. Я. Маршака

Когда я проснулся, была глубокая ночь. Чужие созвездия еле виднелись в отверстие, которое заменяло окно. Я долго лежал без сна. Да что там говорить, последнее время я не спал вовсе, так, урывками погружался в дремоту.

Стоило остаться наедине с собой, как события последних месяцев захватывали и я переживал их вновь и вновь, опасаясь что когда-нибудь сойду с ума.

Я снова находился на Земле. Жена и дочь были живы. Они стояли перед внутренним взором такие реальные, осязаемые, и возвращение к действительности было всё более тяжким. Я бы не просыпался вовсе. Непонятно, что заставляет меня проживать день за днём. Без надежды. Без веры. Без желания жить.

Но так уж вышло, что именно эта привычка коротать ночные часы в полудрёме сегодня спасла жизнь нескольких землян. Шлюз коротко всхлипнул, расходясь в стороны. Я приподнялся на локте, вглядываясь в пришельцев сквозь полумрак.